После Аушвица

Когда мисс Кломп попросила маму помогать готовить еду, я бросила взгляд в мамину сторону. Это было ее самым нелюбимым занятием, и я ожидала увидеть проблеск нежелания на ее лице. Вместо этого я увидела благодарную готовность помочь: главное, что мы наконец нашли безопасное место для жизни.

Мы допили чай и поднялись на три лестничных пролета вверх, на чердак, где мисс Кломп отделила небольшую спальню для меня и гостиную с цветастым диваном для мамы.

Пока я оценивала окружающую обстановку, мама спросила: «Насколько здесь безопасно?»

Немцы часто совершают обыски, призналась мисс Кломп с пугающей правдивостью, «как крысоловы, пытаются истребить “скрывающихся евреев-вредителей”», но, подчеркнула она, Сопротивление также имело твердое намерение защищать невинных людей. Возможно, она хотела, чтобы мы почувствовали себя увереннее, но когда я услышала обо всем этом, у меня заболел живот от страха.

Мисс Кломп официально не была членом Сопротивления (она просто хотела помочь и выступала против оккупации и новых правил), но в тот вечер она познакомила нас с неким господином Бруксма, коллегой-преподавателем из ее родной провинции Фрисландия. Он был умным, надежным и находчивым, и мы чувствовали себя в полной безопасности, отдавая наши жизни в его распоряжение, поскольку он, как мог, старался защитить нас.

Его первая задача, сказал он нам, заключается в сооружении тайника, куда мы могли бы спрятаться в случае нападения нацистов на дом. Лучшим способом представлялось отгородить пространство туалета на одном конце длинной ванной комнаты и установить скрытый люк, покрытый плиткой.

Вместе с надежным строителем господин Бруксма начал собирать материалы и ночью тайно проносить их по частям в дом. Они не успели закончить работу до конца третьей недели нашего пребывания. Это было поздно вечером, и мы все устали, но нужно было все-таки выложить плитку до конца.

– Ты совсем измучился, может, хватит на сегодня? – спросила его мисс Кломп.

Подумав, он ответил: «Нет, давай закончим работу. Тогда все будет готово».

В итоге, когда все было сделано, мы пожали руку нашего помощника с чувством глубокой благодарности. Мама опробовала тайник, легко исчезая за стеной, только что выложенной плиткой. Мы упали в кровать настолько уставшими, что уже не могли волноваться, и я провалилась в сон на несколько минут. Совсем ненадолго.

«Есть здесь евреи?»

Громкие, грубые голоса донеслись снизу. Я крепко спала в этот момент, но звуки подъехавших машин на улице и стук в парадную дверь вернули меня в сознание. Вдруг мама схватила меня, и я окончательно проснулась.

«Ева, быстро набрось покрывало на кровать».

Я заправила постель, и мы побежали в ванную, но наша срочная нужда спрятаться осложнилась еще одним фактором: у мисс Кломп имелся свой секрет – женатый любовник, который был еврейским врачом. Он тоже оказался в ванной – как раз собирался залезть в тайник перед нами. Пока нацисты колотили во входную дверь, этот джентльмен пытался вытолкнуть нас и закрыть кафельную дверь, чтобы спрятаться одному. Мама умоляла его и говорила, что если нас поймают на этом самом месте, он, несомненно, будет обнаружен. Неохотно этот господин позволил нам забраться в тайник, и мы закрыли дверь как раз в тот момент, когда солдаты начали подниматься по лестнице.

Мое сердце билось так громко, что мне казалось, что солдаты слышат этот стук, когда они распахнули дверь в ванную: они топали, задыхаясь и выкрикивая друг другу какие-то указания – всего лишь в нескольких дюймах от того места, где, согнувшись, на крышке туалета сидели мама, я и любовник мисс Кломп. Затем топот стал не таким громким: нацисты продолжили обыск в остальной части дома, и, наконец, мы услышали, как они стали спускаться вниз по лестнице. Входная дверь захлопнулась, и я почувствовала, что мама облегченно плачет в темноте. Мы знали, что только два часа и готовность мистера Бруксма доделать тайник спасли нас.

Наше пребывание в укрытии сопровождалось двумя эмоциями: полнейшего ужаса и умопомрачительной скуки.

Только находясь в заключении или будучи нетрудоспособным, можно понять, что день – очень долгий отрезок времени, и он может длиться бесконечно. Мы с мамой обычно рано просыпались, одевались и завтракали. Мы слышали, как мисс Кломп уходила на работу и закрывала входную дверь, а затем дом погружался в тишину. Чтобы утро проходило быстрее, мама пыталась помочь мне делать уроки, но мой упрямый характер не изменился, и иногда она настолько расстраивалась, что давала мне звонкий подзатыльник. Я знала, что где-то в Амстердаме Хайнц пытается скрасить свое заточение жадным чтением, игрой в шахматы и проявлением своих художественных талантов.

Мистер Бруксма принес немного книг для меня, но я не могла сосредоточиться на них. Вместо этого я заполняла время разговорами с мамой о чем-то, что произошло: например, об обыске или о наших планах на будущее.

Трудно было день и ночь находиться взаперти с матерью, и ей было одинаково трудно проводить все время с капризной, раздражительной тринадцатилетней девушкой.