После бала

Иногда мама принимала знаки внимания, а иногда игнорировала. Но красота, в конце концов, не удержала ее мужа и не сделала ее богаче невзрачной Мэри Фортиер. А должна была. Но нет. И все же с самого детства я понимала, что мама не хочет быть рядом с папой. Она, как и все несчастные люди, хотела противоречивых вещей.

Болезнь изуродовала маму. Постоянно сочащиеся швы на груди были похожи на покалеченную взрытую страну. Ее кожа была серой. С каждым днем появлялось все больше морщин. За один день она постарела на тридцать лет. Однажды я увидела, как она смотрит на свое отражение в серебряном подносе, который я оставила у кровати.

– Тебе принести зеркало? – спросила я.

Я думала, она заплачет, но она рассмеялась:

– Думаю, я увидела достаточно.

Я встала, но она затрясла головой:

– Останься.

Я сделала, что она попросила. В те дни я делала все, о чем она меня просила.

– Дни господствуют над годами, – сказала она. – Время быстро пролетит. Ты этого и не вспомнишь.

Я затрясла головой. Никогда не забуду.

Вернувшись к себе в комнату, я услышала незнакомый аккуратный стук в дверь – это был папа.

– Входи, – сказала я, и он, робко открыв дверь, зашел в комнату.

Я впервые за очень долгое время видела его в своей комнате. Или вообще за всю жизнь? Нет, конечно, когда-то он там бывал. Я смотрела на него и на свою комнату, все еще выкрашенную в разные оттенки розового, или, как говорила мама, в цвет розы, и украшенную небольшими интересностями: коллекцией шкатулок из монетного серебра, которую мама собирала с детства; пятью шкатулками из лиможского фарфора; фотографией Кэри Гранта, которую я вырезала из журнала и повесила на стену. Папа, увидев фото, облегченно вздохнул: это было подтверждением того, что его дочь – нормальная. Ей нравится Кэри Грант. Она без ума от актеров.

Суть в том, что папа совсем меня не знал. Да и как могло быть иначе? В прошлый раз, когда я его видела, он только начинал лысеть, а теперь был почти лысый.

Он стоял и чего-то ждал. Неожиданно для себя я почувствовала ту самую нежность, которую ощущала по отношению к мужчине, который был моим папой. Я никогда не злилась на него за то, что он нас бросил. Я понимала, почему ему хотелось сбежать и почему он не мог забрать меня. Дети принадлежат матерям.

– Сесилья, – сказал он, – ты в порядке?

Странный вопрос. Я-то в порядке, а вот мама – нет.

– В порядке, – сказала я и ощутила прилив гнева. Я опустила глаза на свой красивый маникюр, который мне сделала Джоан прошлым вечером. И снова подняла глаза. – Мне помогают, – добавила я. – Джоан. Иди.

– Иди говорит, твоя мама не принимает больше ничью помощь.

Я не ответила.

– Твоя мама умрет, Сесилья. Я думаю, скоро.

Мне хотелось, чтобы он ушел, убрался, исчез из нашей жизни. Естественно, я и сама понимала, что мама скоро умрет. Никто не говорил мне этого – в то время доктора не особо откровенничали с пациентами, а уж с девочками-подростками тем более, – но я же не идиотка. В больничной палате ей было бы еще хуже. Не было и надежды, что она выйдет из этого места здоровой женщиной.

– Я знаю, – сказала я.

– Что ж, – произнес он после длинной паузы, – тебе нужно что-нибудь от меня?

Я покачала головой:

– Ничего.

Он стоял в дверях и не знал, куда деть руки. Мой папа был ни низким, ни высоким, ни привлекательным, ни некрасивым. Он выглядел как самый заурядный мужчина. И мама была для него находкой. Они познакомились благодаря ее старшему брату, который дружил с моим отцом, когда они были студентами Техасского университета.

– Какой она была во время вашей первой встречи? – Я чуть не хлопнула себя ладонью по губам. Вопрос непрошеным гостем возник в моем горле; он будто сам себя задал.

Но папа, кажется, не был удивлен.

– Какой она была во время нашей первой встречи? – Он задумался, глядя во двор, где наш садовник пропалывал грядку с камелиями. Я срезала по нескольку каждый день, приносила их в мамину комнату и ставила в серебряные вазы. – Ее нужно было видеть, – сказал он и с досадой вздохнул.

Я знала, что она была красивой. Мне хотелось знать больше.

Отец взглянул на меня, но я не смогла истолковать выражение его лица.

– Она была умной. Чертовски умной. Могла за секунду закрыть рот любому мужчине. – Он засмеялся. – Думаю, она не сильно изменилась.

Я кивнула. Я никогда еще не слышала, чтобы он с такой любовью говорил о маме. Наверное, легко говорить только хорошее о том, кто вот-вот умрет.

– Ладно, – сказал отец, вынув руки из карманов, а затем засунув их обратно. – Я пойду. Нужно спешить.

Он подошел и поцеловал меня в лоб.

Я всегда думала, что папа женился на маме из-за меня – потому что она забеременела. Но в тринадцать лет я нашла в маминых документах их свидетельство о браке, которое опровергало мои подозрения.

Вдруг он обернулся – так, что я видела лишь его профиль.

– Я сделал предложение твоей матери через три недели после нашего знакомства. Это был 1931 год. Казалось, все вокруг рушится. И тут появилась твоя мама. Она казалась… нетронутой. – Он пожал плечами. – Не знаю я, Сесилья.