Она обняла его, всхлипнув ему в шею и выкроив себе еще несколько секунд, чтобы привести дыхание в порядок, все же ступила несколько шагов вперед. Миссис Грейнджер, сидящая лицом к проходу, заметила движение и, подняв глаза, прислонила руку к груди, обращая внимание своего мужа на девушку.
— Гермиона, доченька… — растеряно произнес отец, поднявшись, пока мама вытирала слезы салфеткой.
Услышав голос папы, все ее опасения вмиг развеялась, и она бросилась им на шею, едва ли не сбивая с ног.
Малфой дал им время, чтобы насладиться моментом единения, прежде, чем подойти. Смотря на ее слезы счастья, он понимал, что это стоило всех часов поиска, постоянных аппараций, связей в Министерстве, которые все еще остались у Малфоев, времени, проведенного с Макгонагалл. И стоя здесь, в полном осознании того, что она действительно влюблена и теперь счастлива, а он был готов потратить на это все свое время, все мыслимые ресурсы, Драко осознавал, что существует, вероятно, обычная любовь — взаимное тяготение двух сердец, двух душ. Но существует, несомненно, и другая любовь — тягостная, жгучая, безжалостная — необоримое влечение двух несхожих людей, которые одновременно ненавидят и обожают друг друга.* Она могла бесить его своим всезнайством, вздернутым подбородочком так, будто нет никого достойного ее внимания, своими командами, но не было ничего такого, что могло остановить то притяжение, тот импульс, который он ощущал, находясь в сантиметре от ее губ, просыпаясь и каждое утро осознавая, что это происходило по-настоящему, происходило с ним, неважно, насколько сильно Драко был этого недостоин. И глупо было сомневаться: их жизнь никогда не будет тихой и спокойной, им никогда не стать стабильной парой, примером для других, но у них есть все шансы найти в этом свою искру, и они точно смогут пережить любой шторм, любую истерику друг друга, потому что не зря в латинском языке влюбленность и безумие разнится всего одной буквой. И это тот вид помешательства, который не хотелось вытравливать из себя, пытаться излечить, его хотелось пережить каждой секундой своей чертовой жизни, даже если был риск захлебнуться, опустившись на самое дно.