После бури

Петер видел по ее глазам, что это не совсем так. Она все еще жалела, что не смогла его прижать. Посадить за решетку. Он виновен в мошенничестве, а она из тех людей, кто не может жить спокойно, зная об этом. Она развернулась и пошла к машине, а он вдруг крикнул ей вслед:

– Скажите… как вы думаете, можно ли искупить свою вину, не отсидев срока?

Она оглянулась через плечо:

– Что вы хотите сказать?

Петер смущенно кашлянул:

– Я знаю, в чем мое преступление. Что я отвел глаза. Не задавал вопросов. Притворился, будто не чувствую, что что-то неладно. Не вмешивался. Что я… промолчал.

Главный редактор сделала глубокий ровный вдох и почти успокоилась. Справедливость как будто немного восстановлена, может быть, удастся жить с этой победой.

– Как там вы говорите? «Внутри простор, а дверь на запор»? – спросила она.

– Да. Думаете, так я смогу оправдаться? Немного приоткрыв дверь? – искренне спросил он.

Главный редактор оказалась совершенно не готова к такому повороту беседы. Она принялась судорожно перебирать в голове аргументы и выводы, и в итоге сказала:

– Мой отец обожает историю. Средние века главным образом. Когда я была маленькая, то во всех путешествиях он всегда таскал меня по церквям и рассказывал про каждый камень, который нам попадался. Помню, он говорил, что если какой-нибудь важный человек сильно согрешил, то он мог построить большой собор и тем искупить свои грехи перед Господом. Конечно, для священников это просто был способ отжать немного денег на их помпезные постройки ради удовлетворения своего тщеславия, вроде того, как в наши дни хоккейные клубы используют коммуну для постройки ледовых дворцов, но когда я была маленькая… не знаю… мне казалось, что все это довольно красиво. Мне нравилось, что могущественные люди в конце жизни смирялись и обращали деньги в камень.

Петер стоял, глядя в ящик. Бумаги в нем намокли.

– Спасибо.

Главный редактор прикусила губу. Потом прошептала:

– Заслужите свое прощение.

Она уехала, со слезами злости на глазах и пакетом свежих круассанов на пассажирском сиденье.

99 Жертвы

Когда Беатрис исчезла, Рут снова осталась одна. На этот раз ей было тяжелее, ведь она знала, что бывает по-другому. Родители стыдились ее настолько, что даже не заставляли ходить в церковь, – быть может, хотели, чтобы все решили, будто они тоже отослали свою дочь куда подальше, – так, очевидно, следовало поступить в их случае. Отправляясь в благотворительные поездки, они оставляли дома и Маттео – ведь там они встречались с людьми из других общин и боялись, что Маттео расскажет правду о сестре. В один из таких дней, когда они остались дома без родителей, Рут взяла компьютер, припрятанный братом, чтобы отправить сообщение Беатрис. Маттео было всего одиннадцать, но он легко подключил его к соседскому вайфаю. Рут хоть убей не понимала, как он смог это провернуть, но Маттео только пожал плечами и сказал, что почти все люди используют в качестве пароля имена своих детей и внуков, поэтому он нашел в интернете имена соседей и наобум подставлял все возможные комбинации, пока не сработало. «Ты гений!» – воскликнула Рут, и Маттео покраснел. Потом он взял свой велосипед и поехал кататься, чтобы дать сестре спокойно поговорить с Беатрис. Он думал, что она этого хочет, он всегда полагал, что мешает ей, а она даже не заметила, что он исчез.

Когда спустя несколько часов она увидела в окно, как он вернулся, дрожащий от холода и перепуганный насмерть, на мопеде незнакомого парня, она в панике выбежала из дома и стиснула его в объятьях. Парни в красных куртках рассказали, что случилось. Они казались добрыми, но чудаковатыми, один говорил без умолку, второй все время молчал. Разговорчивый сказал, что его зовут Родри, а его друга – Зазубами, потому что он всегда держит язык за зубами.

«Вы хоккеисты?» – спросила Рут, кивнув на их куртки. «Да!» – выпалил Родри. «А жаль. Хоккеисты меня дико достали», – улыбнувшись, сказала Рут. И с той минуты Родри стал одержим ею.