После бури. Книга вторая

Встретив Александру Федоровну на вокзале, Лазаревы повезли ее на дачу в линейке, и Корнилов оказался рядом с нею, Лазаревы же на противоположной скамье, и, таким образом, обращаясь к гостье, Лазаревы обращались как бы и к нему тоже, и он видел их лица, выражение их глаз. Александра же Федоровна все время задавала Нине Всеволодовне один и тот же вопрос:

— Да ты ли это, Нина? Нет, это невозможно, невозможно и невозможно!

— Это я! Это я, Сашенька! – отвечала ей в который раз Нина Всеволодовна.

— А мне все кажется, это копия с тебя цюрихской! Ни в одном глазу не заметно возраста, как была студенточка, так и осталась! Ну, разве чуть-чуть-чуть пополнела и посвежела. Как будто с каникул только что вернулась! Нет, не верю! – И Александра Федоровна порывисто хватала за руку Корнилова, совершенно незнакомого ей человека, и говорила ему: – Это невозможно! Этому нельзя поверить! Этого не может быть! Пятнадцать лет – как один день, как же так? Костя изменился, я изменилась – и говорить нечего, общественный строй в России изменился, мир изменился, Нинка – нисколько! Ей книжку под мышку, да и бежать на лекции через цюрихский Новый мост, мимо ратуши, мимо церкви Святого Августина. Честное слово! Не может быть!

— Может, Сашенька, может, – утверждал серьезно Лазарев. – Верь своим глазам, вот и все!

— Невероятно! Ты, Костя, всегда был мастером все объяснять. Тем более невероятности!

— Могу! Тут логика и даже арифметика: пятнадцать лет назад Нина выглядела старше своих лет, а сейчас младше. То на то и получается. Ну, и как же твой Матвей? Как здоровье? Работа?

— Жив и кое-как здоров. Вот бы уж кто удивился, увидев Ниночку! Тоже не поверил бы!

— Матвей – реалист. Поверил бы!

Александра Федоровна вздохнула.

— А все-таки нам хорошо жилось в Цюрихе, весело. Хоть и ходили в Европе анекдоты о скуке этого города, нам все равно было весело. Светло на душе, мы жили в ожидании...

— Анекдоты? О скуке? Я что-то и не помню, – спросила Нина Всеволодовна.

— Ну, как же: «Чем Цюрих дважды отличается от городского венского кладбища? – Тем, что Цюрих в два раза больше и тоже в два раза веселее!»

— Нет, – сказала Нина Всеволодовна, – я этого анекдота не помню...

Корнилов слушал и думал: «Природа! Нина Всеволодовна не себя бережет и не свою молодость, а свою природу. Она, пока жива, знает свою собственную природу, понимает ее, вот и весь секрет! Пока она жива, пока жив...» Тут Корнилов остановился, не стал догадываться, тем более что догадалась Александра Федоровна:

— Все дело в тебе, Костя, – сказала она. – Пока ты жив, Нине обеспечена молодость. Ты, наверное, нарочно и себя, и ее из Москвы-то увез? Чтобы лет через тридцать вернуться в Москву и всех удивить?

— Ну, а как же все-таки твой Матвей? – снова спрашивала Нина Всеволодовна.

— Занят по горло. Оба мы по горло. Он в наркомате, я в Коминтерне. К Мейерхольду ходим. А с Аванесовыми по-прежнему водимся. С Межлауками тоже, но поменьше. Матвей меня по-прежнему любит, а в тебя, Нина, кажется, по-прежнему влюблен.

— Не перестаю удивляться, – смеялся Лазарев, – Александра Федоровна Романова – в Коминтерне!

— А я не в самом. Я в сопутствующем учреждении.

— Ну, и в сопутствующем – разве не удивительно? Вы с Матвеем фамилии, что ли, переменили бы! Все нынче меняют, а вы уперлись, словно... Матвей упрям, так уж упрям!

Тут Корнилову почудилось, будто он очень-очень давно знает Нину Всеволодовну, лет пятнадцать, по меньшей мере. Ну, конечно, если она за пятнадцать лет ничуть не изменилась, значит, во всем этом сроке ее легче легкого представить и узнать! Это жаль, что Корнилов не бывал в Цюрихе, и тут ему не хватило географии, городского пейзажа, чтобы представить себе, как это его знакомая Ниночка Лазарева, студентка, с книжками под мышкой бежит-торопится через Новый мост? Архитектурного облика городской ратуши и августинской церкви ему тоже не хватало, единственно, что он мог сказать тогда, припомнив что-то из описаний Швейцарии:

— С Нового моста прекрасный вид на Цюрихское озеро!

— Прекрасный! – подтвердила Нина Всеволодовна, улыбнувшись Корнилову и как бы даже вспоминая, уж не вместе ли они – она и Корнилов – каждый день бегали по Новому мосту на лекции!

Нина Всеволодовна, когда она очень волновалась, замолкала. Волновалась она не часто, но Корнилов подумал: «А что же будет, если случится что-нибудь действительно трагическое? Ведь тогда она может замолкнуть на всю жизнь?»

К Нине Всеволодовне многие-многие были неравнодушны. Все крайплановские мужчины, да и прочие тоже.