Читаем После бури. Книга вторая полностью

— А я все-таки пошел, пожалуй. Я пошел, а вы будьте здоровы, Петр... будьте здоровы! — Однако тут же Бондарин остановился и спросил: — Наш весенний разговор, надеюсь, не забыт?

— Весенний?

— Ну да!

— Весенний? — снова не понял Корнилов.

— Значит, забыли... Экая, право, память! Тогда вынужден напомнить: весной текущего года, в мае, во время второго краевого совещания работников плановых органов я, зашедши за вами утром в вашу квартиру, чтобы вместе идти на совещание, по пути высказал вам свое мнение... Опять не помните? Нехорошо, нехорошо, какие вещи надобно помнить!

Корнилов вспомнил: Бондарин тогда очень настойчиво советовал ему ретироваться куда-нибудь подальше. Учителем. Либо счетоводом, пристроиться где-нибудь на краю света.


А заключительного заседания «Комиссии по Бондарину» с принятием резолюции так ведь и не состоялось! Кто бы мог подумать, что оно не состоится, а вот...

Прохин вызвал комиссию в полном составе, то есть Сурикова, Кунафина и Корнилова к себе в кабинет.

Время было назначено после рабочего дня, тишина во всех окрестных комнатах, безлюдие. Чувствовалось, что разговор предстоит серьезный. И неторопливый.

Прохин сидел за своим огромным столом какой-то чрезмерно даже спокойный, неторопливый, неподвижный. По другую сторону этого стола было три стула. Прохин указал на средний стул Сене Сурикову:

— Садись вот сюда... Сел? Теперь решайте между собой, кто будет докладывать мне о результатах — о ре-зуль-та-тах! — подчеркнул он, — работы вашей комиссии? Ты, Суриков? Или ты, товарищ Кунафин?

Кунафин, поерзав на стуле, сказал:

— Хотя председатель комиссии лично я, но товарищ Суриков — он местный. Он крайплановский, я хочу сказать... к тому же у него находится и проект нашей резолюции... к тому же он лучше всех нас ориентированный...

— Докладывай, Суриков...— кивнул Прохин.

Сеня оказался подготовленным вполне, он, не торопясь, вынул из кармана гимнастерки сложенные вчетверо листочки, мелко исписанные, но с крупными цифрами нумерации, разложил их по краю стола и, не то чтобы читая, но то и дело в них заглядывая, приступил к подробнейшему изложению обстоятельств дела...

Прошло минут пять... Прохин был все так же неподвижен, и все такой же был у него отсутствующий вид. Сеня заметно воодушевился, он в подробностях изложил содержание письма, поступившего из редакции краевой газеты, и перешел к содержанию бондаринских «Воспоминаний».

Вдруг совершенно неожиданно Прохин прервал Сеню:

— Товарищ Суриков! Ты же знаешь, что письмо это я читал. Что «Воспоминания» бывшего генерала тоже читал! И не об этом я жду от тебя сообщения. Скажи мне о результатах работы вашей комиссии. И о фактах.

— О каких результатах? — спросил Сеня.— О каких фактах?

И Кунафин тоже спросил:

— Вот именно?

— Которые выявила ваша комиссия. Которые никому неизвестны, а вам, комиссии, стали известны.

— В каком смысле? — спросил Кунафин. Обвел взглядом своих вишневых глаз всех присутствующих и еще раз повторил: — В каком? В смысле резолюции? Так она у нас еще не утверждена. Мы ее еще не голосовали. Как раз на сегодняшний на вечер и наметили голосовать.

— Да-да! — подтвердил Сеня.— Проект резолюции — вот он! Готов! — и постучал пальцами по листочкам, выложенным с правой руки от себя.— Могу зачитать!

— Факты?! — снова потребовал Прохин.

— Положительные? Отрицательные? — снова огляделся вокруг Кунафин.

Отрицательные... То есть те, которые отрицательно сказываются на работе Крайплана ввиду сотрудничества Вегменского и Бондарина. Вопрос-то ведь и оставлен так?

— Ну как тебе сказать, товарищ Прохин...— вздохнул Сеня.— Оценка общей обстановки, сложившейся у нас в Крайплане, такова, что...

— Оценку общей обстановки предоставь мне... И Крайкому партии...— перебил Сеню Прохин.— И чтобы нам легче было эту оценку сделать... чтобы ее безошибочно сделать, ты представь нам факты.

— Отрицательные? — снова спросил Кунафин.

— В первую очередь нас интересуют отрицательные. Это точно.— Переждав некоторое время, Прохин сказал: — Ну, если нет отрицательных, можно и положительные. Можно, отчего же.

— Ну, конечно, речь идет только об отрицательных явлениях,— снова заговорил Сеня.— А таковых сколько хочешь. Они всем известны. Только никто почему-то не обращает на них внимания. Не придает им должного значения. Чем это объяснить, даже не знаю...

— Не знаешь — не объясняй. Само собой, нельзя объяснить другим того, что сам не знаешь. Это запомни, Суриков, крепко запомни! Поэтому остается одно: докладывай факты. Факты как таковые, без объяснений-пояснений. Положим так: такого-то числа и по такому-то вопросу Крайплан принял неправильное решение. Причина этого была только одна — несовместимость действий Вегменского и Бондарина. Давай первый факт такого рода, давай второй, третий, ну и так далее.

— Видишь ли, товарищ Прохин,— заметно покраснев, проговорил Сеня...— видишь ли... ты ведешь себя... мало того, что странно, но еще и... и я должен пояснить...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза