После бури. Книга вторая

— Пояснения позже. А сейчас — факты: первый, второй, третий... У нас же вполне официальное совещание. Вот комиссия в полном составе, а вот — руководитель учреждения, все как полагается. Как в заседании президиума Крайплана, только Ременных с протоколом нет, так я полагаю, что раз в вашей комиссии есть председатель, значит, должен быть и секретарь, он и оформит протокол... Если потребуется. Да. Да, на заседаниях же президиума мы начинаем с фактов, а не с пояснений к ним. Тем более если они неизвестны... Или вашему секретарю так и придется записать в протокол: «Никаких фактов, указывающих на невозможность сотрудничества Вегменского и Бондарина, комиссией не выявлено»? А мне придется так доложить товарищу Озолиню. Он вопросом интересуется. А тебе, Кунафин, так придется доложить в РКИ.

— А как же насчет Колчака? — спросил Кунафин.

— Какого еще Колчака? Поясни?

— Ну, которому Бондарин писал «милостивый государь» и «готовый к услугам»?!

— Ах, вот какой Колчак... Так ведь он же расстрелян. В январе тысяча девятьсот двадцатого года. В Иркутске. Так что какие у тебя, Кунафин, могут быть к нему вопросы?

— А как нам быть с примечаниями Вегменского к «Воспоминаниям» Бондарина? — даже с какой-то яростью в голосе проговорил Суриков.— Как?

— А что, Суриков,— спросил Прохин,— у тебя появились какие-то новые факты по истории колчаковщины? Это интересно! Напиши об этом в газету. Читателям будет очень интересно.

— У меня есть новое толкование тех же фактов.

— И о новом толковании — туда же...

— И новые пояснения...

— Пояснения — туда же... Впрочем, насчет пояснений мы вот сейчас закончим толковать все вместе, а ты останешься у меня. Останешься, и мы потолкуем уже о пояснениях. Да что это у тебя лицо-то сделалось хмурое? Неужели для нас это так плохо — побеседовать, подучиться обоим-двум уму-разуму?

И тут Сеня растерялся.

Корнилов никогда не видел Сеню растерянным, а тот в растерянности, оказывается, становился приятным... Наивным каким-то, добродушным... хорошее такое лицо... простое... Он посмотрел на Кунафина, на Корнилова и, понимая, что сейчас не надо задавать Прохину вопросов, все-таки спросил:

— А все-таки, Анатолий Александрович, о чем это ты хочешь со мной говорить? О чем? О ком?

— О Михаиле Ивановиче,— ответил Прохин.

— О каком-таком? Не знаю...

— Ну, который тебе сват ли, брат ли — уж и не знаю кто. Или, может быть, тебе подчиненный служащий...

— Да фамилия-то как?

— Фамилия Калинин. Должность — председатель ВЦИК.

— Какой же он мне сват? Или брат?

— А вот я и хочу выяснить какой? Если ты так запросто обращаешься с его постановлениями, так уж, наверное, какой-нибудь!

— Какими постановлениями?

— Хотя бы и о помиловании бывшего генерала Бондарина. Вот такие дела...— вздохнул Прохин.— У нас сколько их, бывших-то? И Бондарин, и Сапожков, и Новгородский, и Краснов, и еще, и еще... И чтобы они работали за совесть — ты это пойми, Кунафин, и ты, Суриков, пойми — за совесть! — с ними тоже надо работать. По-ленински. А кому поручить такую работу? Тебе, что ли, Кунафин? Или тебе, Суриков? Вот такие дела...

Разговор, кажется, заканчивался.

И Кунафин это понял и радостно сказал:

— А я нынче, Анатолий Александрович, снова еду по округам. С пропагандой краеведческой работы. Хорошо идет у нас в крае эта работа! Хорошо она поставлена!

— А на чем же ты ездишь-то, Кунафин? По округам?

— Я? На лошади езжу, Анатолий Александрович. На своей.

— На собственной?

— Ну, какой же я собственник?!

— Тогда на чьей же?

— Родственники у меня не совсем далеко от Красносибирска в деревне. У них и беру я лошадь...

— У них что же — табун лошадей-то? У родственников?

— Ну, какое там... Никакого, само собой, табуна, а просто так.

— Просто так крестьянин не отдаст лошадь в сенокос, в страду. Он, может, ее весь год ради этих страдных месяцев содержит и кормит, а?

— Я плачу за лошадь, товарищ Прохин. Я им плачу, а у них посев небольшой, вот они мне и уступают лошадку... Точно!

— Добрые родственники... Могли бы ведь и сами на свободной лошади извозом заниматься... Или торговлишкой, товаром каким-нибудь. Близкие родственники? Фамилия тоже Кунафины?

— Они мне не очень уж и близкие... Больше так, по знакомству.

— Надо учесть, что тебе сначала придется к родственникам за лошадью приехать? Далеко ли ехать-то? Как деревня называется? Может, знакомая? Я ведь свой край хорошо знаю. И по карте, и в натуре.

— Название... У деревни-то?

— У деревни?

— Абызово... Ну это ведь уже так себе подробности, Анатолий Александрович... Так себе подробности.

— Конечно, так себе.

После этого Кунафин встал, пошел к дверям, и Корнилов тоже встал, тоже пошел, попрощавшись с Прохиным.

Он нынче Прохина готов был обнять, ему хотелось еще и еще раз оглянуться, на Прохина посмотреть...

И ведь в самом деле тот окликнул Корнилова:

— Да, Петр Николаевич, извините, пожалуйста, а ваше-то мнение по этому вопросу как члена комиссии я ведь не узнал... Надо же — о лошадях зашел разговор, а такой существенный факт, как ваше мнение, мы каким-то образом обошли. Извините, пожалуйста!

Корнилов вернулся к столу.

— Мое? Мнение?

— Ваше, Петр Николаевич...