После чумы

Лестер на мгновение растерялся, когда рядом с ним внезапно выросла официантка и спросила, не хочет ли он выпить еще. Алкоголь уже вовсю пел в его венах и он ответил: «Почему бы и нет?» — «¿Por que no?»[33] Официантка хихикнула и удалилась, неспешно унося свой все более привлекательный, плавно колышущийся под длинным белым платьем зад. Затем Лестер снова стрельнул глазами на женщину за дальним столиком — она смотрела на него. Он улыбнулся. Она тоже. Лестер опять отвернулся и немного подождал, однако, как только ему принесли коктейль, он бросил деньги на стол и, тяжело поднявшись на ноги, нетвердой походкой направился через веранду.

— Привет, — сказал он, горой возвышаясь над жующей женщиной. В его руке был крепко стиснут бокал, а зубы прикусили расползающеюся улыбку — То есть, buenos tardes. Или noches.[34]

Лестер всматривался в ее лицо в ожидании реакция, но женщина не сводила с него глаз.

— Как там… ¿Como esta Ustèd?[35] Или tu. ¿Como estas tu?[36]

— Садись, в ногах правды нет, — сказала она с акцентом ни на йоту не менее американским, чем у Хиллари Клинтон. — Расслабься.

Голова вдруг закружилась, а напиток в бокале, казалось, так сконцентрировался, что стал плотным, словно метеорит. Он подтащил стул и плюхнулся на сиденье.

— Я думал… я думал, ты.

— Я итальянка, — ответила она. — Но родилась в Буффало. Оба моих деда и обе бабки родом из Тоскани. Отсюда моя экзотическая внешность латинос, — с этими словами она коротко усмехнулась и, подцепив на вилку кусок рыбы, принялась энергично жевать, не отводя от Лестера острого, словно скальпель, взгляда.

Он залпом осушил бокал и обернулся к официантке.

— Еще выпьешь? — поинтересовался он у собеседницы, хотя и видел, что ее бокал еще наполовину полон.

Она улыбнулась, не прекращая жевать.

— Конечно.

Контакт был налажен; перед ними поставили два бокала новых коктейлей, и Лестер решил узнать ее имя, но молчание слишком затянулось и когда они вновь заговорили — оба одновременно, — он уступил пальму первенства ей.

— Так чем ты занимаешься? — переспросила она.

— Биотехнологиями. Я работаю в одной компании на Восточном побережье, в Окленде.

Она вскинула брови.

— Правда? Это что-то вроде создания картошки, которая сама идет в кастрюлю и по дороге чистит кожуру? Клонирование овец? Двухголовые собаки?

Лестер рассмеялся. Ему было хорошо. Лучше, чем просто хорошо.

— Не совсем.

— Меня зовут Джина, — сказала она, протянув через стол руку, — но, может быть, ты знаешь меня как Пуму. Джина Пума Карамелла.

Он дожал протянутую руку — сухую и маленькую, она чуть не потерялась в его ладони. Лестер был пьян, восхитительно пьян, и, кроме того, он до сих пор не попал в лапы местной полиции и не был атакован бандой галдящих засранцев; из него пока не высосали кровь ни малярийные комары, ни летучие мыши-вампиры; в общем, с ним не случилось ни одного из миллиардов тех ужасов, которыми его успели настращать перед отъездом, и это вызывало чертовски приятное чувство собственной неуязвимости.

— Что ты имеешь в виду? Ты актриса?

Она усмехнулась.

— Если бы, — встряхнув головой, она вилкой собрала по тарелке остатки рыбы, помогая себе указательным пальцем левой руки. — Нет, — сказала она. — Я боксер.

Алкоголь привольно циркулировал в его организме. Ему захотелось расхохотаться, но он подавил в себе это желание.

— Боксер? Ты шутишь? Ты ведь не имеешь в виду бокс? Что, правда?

— Чистая правда, — ответила она. Ее глаза горели. — Именно бокс. А сейчас я пытаюсь оправиться после поражения, что нанесла мне одна из этих сучьих королев ринга, Ди-Ди ДиКарло, две недели назад. Мой менеджер решил, что мне пока стоит затихариться ненадолго — ты понимаешь, о чем я?

Он весь наэлектризовался. Никогда в жизни ему не доводилось встречаться с женщиной-боксером, он и не думал, что такие бывают. Бои в грязи — это ладно, это он видел. На самом деле, после смерти жены он даже стал их настоящим фанатом, смотрел по вечерам во вторник, а иногда и в пятницу. Но бокс? Это неженский спорт. С пьяной дотошностью он ощупывал взглядом лицо Джины — это было прелестное, милое лицо, но на переносице виднелась красноречивая вмятинка — едва заметная, конечно, но как же он мог не углядеть ее раньше?

— Но разве это не больно? Ну, то есть, когда тебя бьют… бьют по телу, я имею в виду?

— По сиськам?

Он молча кивнул.

— Конечно, больно. А ты как думал? Но у меня есть специальный лифчик с толстой подкладкой. Я просто подтягиваю их наверх и прижимаю в стороны к ребрам — тогда у противника нет четкой цели. Но вообще-то, самое жуткое — это удары в живот, и она указала рукой на свой обнаженный живот, узкую щелку пупка и стальной пресс, но, ей-богу, ничего общего с тошнотворными животами культуристок, которыми так и кишит ESPN[37] — замечательный живот, великолепный пупок, просто глаз не оторвать.

— Ты не очень занята сегодня вечером? Может, поужинаем вместе? — услышал он свой вопрос.

Она посмотрела на свою опустевшую тарелку, на которой не осталось ничего, кроме листьев латука — не ешьте латук, никогда не ешьте латук, только не в Мексике! — и пожала плечами.