После чумы

Они подходили друг другу как пара носков. Он бывал у нее дома, она — у него. Куда бы они ни направлялись — в парк, в кино, в магазины, на уроки, вокруг которых выстраивался порядок дня — их пальцы были сплетены, плечи соприкасались, бедра терлись друг о друга, словно в неспешном любовном танце. Он водил ее машину, спал на софе в доме ее родителей, играл в теннис и смотрел футбол с ее отцом на большом тридцатишестидюймовом телевизоре на кухне. Она ходила по магазинам вместе с его мамой и со своей — этакий триумвират вкусов — и могла бы играть в теннис с его отцом, но тот давно умер.

— Я люблю тебя, — говорил он, потому что так оно и было, потому что его чувство было бесподобным — ни триумф, ни восторг, ни всплеск, а вечное непобедимое течение.

И сотню раз в день она тоже повторяла:

— Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Однажды вечером они сидели вдвоем у него дома. Похолодало, шел дождь со снегом и ледяной крупкой, оледеневшие деревья казались стеклянными. Это была ее идея выйти на улицу, окунуться в завесу дождя и снега, чтобы морось блестела на плечах курток и в волосах, послушать потустороннюю барабанную дробь летящих из далекой тропосферы капель — одновременно такую неведомую и такую знакомую.

Они скользили вдоль набережной и смотрели на толстые отяжелевшие покачивающиеся провода линий электропередач. Возвратившись домой, он разжег камин, а она, просушив волосы полотенцем, приготовила горячий шоколад, плеснув в него «Jack Daniel's»¹. Как обычно, для большего комфорта они взяли на прокат пару кассет: «Подростки занимаются сексом, — пояснил он, — а потом расплачиваются за это». Не успел маньяк с болтающимся в пустом рукаве мясницким крюком выбраться из вентиляционного люка, как зазвонил телефон.

Это была его мать, она звонила из отеля в Бостоне, куда ее пригласил отдохнуть — ил и переспать? — на уик-энд мужчина, с которым она встречалась последнее время. Он попытался представить себе мать, но ничего не получилось. Тогда он на мгновение прикрыл глаза, чтобы сконцентрироваться, — бесполезно. «Все в порядке? — поинтересовалась она, — а то шторм и вообще не по себе… Пет, до Бостона непогода пока не докатилась, но в прогнозе погоды сказали, что ждать осталось недолго». Он повесил трубку, но не прошло и двух секунд — она даже не успела нажать на кнопку «старт» на видике, — как телефон снова затрезвонил. Теперь это была ее мать. Она достаточно выпила, звонила из ресторана — Чина слышала в трубке шум голосов.

— Сидите дома, — надрывалась мать. — На улицах — каток. Даже не думайте ехать куда-нибудь па машине!

Она и не собиралась. Ей хотелось только быть с Джереми, провести с ним всю ночь на огромной кровати в спальне его матери. Они стали заниматься любовью почти сразу, когда начали встречаться в конце прошлого учебного года, но это всегда был секс в машине, на одеяле, наспех брошенном на землю, или в парке на газоне — секс впопыхах, совсем не так, как ей бы того хотелось. Она мечтала сделать это как в кино, где кинозвезды соблазняют друг друга в постелях, размером с небольшую планету, и занимаются этим снова и снова, пока не падают в изнеможении в сбитые подушки и смятые одеяла — она, положив голову ему на грудь, а он — покровительственно обняв ее за плечи; музыка постепенно стихает, переходя в тихое гитарное соло, и все в кадре сияет, словно сбрызнуто жидким золотом. Вот как это должно быть. Вот так это и будет. По крайней мере, сегодня ночью.

Она бродила по кухне с телефоном в руке, лениво пританцовывая медленную сарабанду, разглядывая морозный узор на окошке над раковиной. На улице было тихо, только ледяная крупка, в которую окончательно превратился дождь, шуршала по крыше. Девушка открыла дверцу холодильника и вытащила коробку с мороженым. Чина была в его носках — таких толстых, что они могли бы сойти за тапочки, — еще на ней были черные лосины и большущий длинный свитер. Гладкая плитка на полу казалась такой же скользкой, как и тротуар на улице, и ей безумно нравилось кататься по ней в этих огромных носках.

— Ага, — бормотала она в телефон. — Ага. Да, мы смотрим кино, — она утопила палец в мороженом, а затем сунула его в рот.

— Давай, — крикнул ее Джереми из гостиной, где угрожающе подрагивало изображение маньяка, задержанное кнопкой «пауза». — Ты пропустишь самое интересное.

— Ладно, мам, пока, — сказала она и повесила трубку. — Мороженого хочешь? — спросила она, облизывая палец.

В ответ снова послышался голос Джереми — ни высокий, ни низкий, с приятной хрипотцой — голос красивого, очень красивого парня, который легко мог бы стать звездой телешоу:

— А какое есть?