После долго и счастливо

«Но дело не только в твоей тревожности, — шепчет тот голос в моей голове. — Дело в том, что тревожность сделала с твоим телом. С твоей личной жизнью. И ты слишком горд, чтобы признаться».

— Я… — взглянув на Фрейю, я так сильно хочу взять её за руку и рассказать всё. Но как? Я смотрю на неё, не в силах найти слова.

— Да? — мягко подталкивает доктор Дитрих.

— В изначальном опроснике я упомянул, что у меня было непростое детство, и это оставило некоторые триггеры. И у меня общее тревожное расстройство, — слова вырываются из меня потоком. — Ну, последние несколько месяцев, когда всё между нами стало… натянутым, мой уровень тревоги часто бывал высоким.

Я думал, что могу исправить всё прежде, чем она заметит, начнёт задавать вопросы и выпытывать ответы. В прошлом я лучше справлялся с тревожностью и сопутствующими симптомами. Я мог сделать это снова. Просто надо стараться усерднее. Бороться сильнее. Тренироваться. Хорошо питаться. Делать физические упражнения. Следить за режимом сна. Практиковать глубокое дыхание. Медитировать по дороге на работу…

«Ага, с этим отлично вышло, когда у тебя случилась та паническая атака, и пришлось свернуть на обочину».

— А именно? — спрашивает доктор Дитрих. — Что усиливает твою тревогу?

Пот покрывает мою кожу, сердце начинает колотиться чаще.

— Ну, на работе я весьма целеустремлённый, стараюсь укрепить свою позицию, но я также тружусь над разработкой одной бизнес-возможности, которая подарит нам финансовую стабильность. И да, отчасти я занимаюсь этим, чтобы унять свои беспокойства по поводу денег, но и потому, что это попросту ответственный поступок. Это правильно для моей семьи. Проблема в том, что риски и возможные провалы на работе часто провоцируют мою тревожность, так что это своего рода порочный круг. А потом, когда всё настолько плохо…

«Выкладывай. Скажи это. Скажи ей, что планирование ребёнка заставило твою тревожность просто зашкаливать, бл*дь. Скажи, что твой мозг переполнен кортизолом и адреналином, бешено перебирает опасения, "что если" и негативные сценарии…»

Мой рот открывается и закрывается, руки сжимаются в кулаки так, что ноют пальцы.

«Скажи, что тебе практически невозможно расслабиться достаточно, чтобы испытывать возбуждение, оставаться возбуждённым или закончить, а если ты увеличишь дозировку лекарств от тревожности, станет ещё хуже».

«Скажи ей».

Я прикусываю щёку до крови, боль и стыд сплетаются во мне. Я знаю, что скрывал это от неё дольше, чем хотел; прекрасно понимаю, что честность — это золото, и главное — открытая коммуникация. Но Боже, у меня были свои причины. Потому что я знаю свою жену. Я точно знаю, что она сделала бы, если бы я рассказал ей о своей проблеме. Она бы отложила свои планы, приглушила надежды. Начала снова принимать контрацептивы, заверила, что мы можем отложить беременность…

Это по-тихому сокрушило бы её. А я не собираюсь сокрушать свою жену.

Фрейя с любопытством смотрит на меня.

— Почему ты мне не сказал, Эйден?

— Потому что дело не только в моей тревожности, Фрейя. Это… — я прерывисто выдыхаю, напрягая руки, проводя ими по волосам. — Моя тревожность… повлияла на моё либидо. Я не знал, как говорить об одном, не упоминая другое, поэтому молчал. Мне не стоило так поступать. Прости.

Вот. Частичная правда.

Также известная как ложь посредством умолчания.

Фрейя отшатывается, всматриваясь в моё лицо. Я шокировал её.

Доктор Дитрих кивает.

— Спасибо, Эйден, что открылся и поделился этим. Я бы хотела задать уточняющий вопрос. Почему ты чувствовал себя неспособным сказать Фрейе о том, что твоя тревожность обострилась и сказывается на твоей сексуальной жизни?

Я смотрю Фрейе в глаза.

— Я не хотел обременять её. Фрейя и без того так сильно меня поддерживает. Я просто… Я пытался сосредоточиться на том, чтобы разобраться самому, и не взваливать ещё больше на её плечи.

— Ты мог бы сказать ей и работать над этим, — говорит доктор Дитрих.

И в комнате воцаряется сгустившееся молчание.

Но тогда мне пришлось бы признаться… во всём. Что тревожность делает с моим телом, как сильно она отстраняет меня от неё.

— Я думаю… — я хрипло откашливаюсь. — Думаю, я боялся даже самому себе признаться в том, насколько серьёзно всё стало, что уж говорить о признании Фрейе.

Доктор Дитрих медленно кивает.