После дождя (СИ)

Было явно не так больно, как когда он, Мурмин, провожал взглядом уходящую прочь Тишаю.

Мимо них прошли трое стражников, один из них, с фонарём, ревел:

— По домам! Все по домам! Указом Торгового Совета всем горожанам приказано сегодня не выходить на улицы без острой на то нужды! По домам! Все по домам!

Горожане суетливо топали по лужам прятаться в свои каменные коробки. Каменные гробы с крышами и очагами. И соседями по могиле.

Мурмин вновь глянул на Баэльта. Он назвал его другом. А был ли он его другом? Хоть сколько- то?

Он не знал ответа. Как бы не пытался найти его.

Мурмин скосил взгляд на Баэльта. Почти не изменился. Чуть более усталый взгляд. Волосы из почти седых превратились в тёмные. Походка утратила лёгкость. Каждый шаг Мрачноглаза сопровождался стуком трости. Но это — всё тот же Баэльт.

— Зачем ты смыл краску? — вопрос сам вырвался у Мурмина.

«И зачем я это спросил?»

Впрочем, ответ пришёл сразу же.

Вероятно, чтобы разорвать эту долбаную давящую тишину, эту неловкость, что образовалась между ними.

Ему повезло, что этот придурок принял его слёзы за облегчение и радость.

Но от этого менее неловко им не было.

«Не нам, а мне. Интересно, а Мрачноглаз вообще способен чувствовать неловкость?»

— Решил, что пора перестать прятаться хотя бы от самого себя.

— О, — кивнул Мурмин. — Вот как.

Его шепчуще- скрежещущий голос стал таким непривычным, что Мурмин едва не вздрагивал при каждом его слове. Жестокий, сухой и слишком тихий голос, который легко может перетечь в яростный рёв.

Мурмин вспомнил, сколько он привыкал к нему первый раз, и это слегка успокоило его. Слегка.

А чего ему вообще волноваться- то, а? Мрачноглаз жив. Его лучший друг жив!

Всё хорошо!

Или нет?

Теперь жив его лучший друг, который безразлично трахает и использует его любимую. Лучший друг, который, не прикладывая усилий, не стараясь быть хорошим человеком, достигал всего с поразительной лёгкостью. Лучший друг, который играючи, прихоти ради увёл у него свою жену, а потом умудрился вытащить из него, Мурмина, прощение.

Теперь вся слава снова достанется ему? Теперь он станет героем, да?

Несмотря на то, что, пока он валялся черт знает где и восстанавливал силы, Мурмин сделал столько всего. Продвинулся так быстро, как даже Мрачноглаз не смог.

И теперь он заберет все плоды его работы себе?

Ну уж нет. Хрена с два.

Гнев и опустошение смешались и переплелись, обвивая его льдом.

Мурмин резко остановился.

Мрачноглаз по инерции прошел несколько шагов вперед и тоже замер. По их головам стучал дождь. Вокруг них шли немногие прохожие. Где- то лаяла собака. Стучал молоток. Надрывались глашатаи. Кто- то перекрикивался сквозь шелест дождя. Чуть поодаль замерли сопровождающие их стражи.

А они стояли на маленькой улице под дождём.

— В чём дело? — один из стражников положил руку на меч.

— Нам нужно переговорить, — тихо проговорил Мурмин. — Подождите, пожалуйста.

— Эрнест не будет ждать, — осторожно заметил Баэльт. — Ты в порядке?

Нет, он вовсе не в порядке!

Кулаки Мурмина сжались до боли.

Правда, до той боли, что угнездилась у него в груди, этой боли было далеко.

— Почему? — выдавил он. Ему было тяжело не заорать со злости прямо тут, на улице.

Да и этот вопрос, на самом- то деле, был единственным интересующим его вопросом. Почему? Почему Баэльт так поступил с ним? Почему он ему это всё прощал? Почему терпел?

Почему?

— Что — почему? — осторожный вопрос. Обычный голос, без нотки стали, что была раньше. Но в остальном — такой же.

Будто бы ничего необычного не произошло.

— Почему ты не сказал, что жив? — лишь бы не заорать, лишь бы не заорать.

Баэльт, наконец, медленно развернулся к нему.

— Я хотел сказать тебе, дружище. Но… — Мрачноглаз с усталым вздохом развёл руками в стороны. — Приказ Эрнеста. Когда я выкарабкался, он приказал не сообщать никому. Я хотел. Но не мог даже намекнуть. Мы поговорим об этом за кружкой пива, обещаю. Но сейчас нам нужно идти.

Мурмин яростно выдохнул.

— Из- за этого я чуть не потерял место в страже! Я пил почти два месяца, пытаясь… Пытаясь… — Забыть, как ты, сукин сын, ушёл из жизни, так и не отдав то, что должен мне.

— Я знаю, Мурмин, — Баэльт уставился себе под ноги. — Я хотел поговорить об этом потом. Я устроил, чтобы тебя не выкинули. И… Ну, записи. Ты понял.

Записи. Которые следовало в случае смерти Мрачноглаза отдать Мурмину.

— Что — записи?

— Это мой прощальный подарок. Твоё юстициарство. Я думал — если убьют, что бы… — Баэльт неопределённо махнул рукой. — Я не хотел оставлять тебя ни с чем. Идём, поговорим по дороге.

Мурмин ошалело кивнул и двинулся вслед за Мрачноглазом. Стражники- сопровождающие — тоже, демонстративно ругаясь.

— Понимаешь, — Мрачноглаз осёкся и замолчал, пропуская мимо группу встревоженных горожан, — я два месяца лежал и думал. О всём, что сделал, чего мог бы не делать и чего не сделал. И… Вот. Я упросил Эрнеста сделать тебя юстициаром. Ты ведь всегда мечтал об этом.

— Но не теперь, — проклятье, как всё сложно! — Я же стал поэтом. Меня уважали люди, я стал известен.