После грозы

– Что? Ты имеешь в виду… мы с тобой? Это шутка? Я хочу сказать… А что бы это изменило?

Я перевожу взгляд на Бренду, потом снова на Карла и жду, чтобы мне объяснили суть этой нелепой пометки, начертанной кем-то в уголке листа.

– Шарлотта, говорю тебе, это просто один из вариантов! И довольно-таки дурацкий. Я думал, тебя это рассмешит.

– В этом нет ничего смешного! – спешит возразить Бренда. – Это… еще один способ сделать тебя членом нашей семьи.

– Мама, мы еще не выяснили, допустимо ли это с точки зрения закона…

Я смотрю то на Бренду, то на Карла, онемев от изумления. Карл отнимает у меня листок; впечатление такое, что мое молчание его раздражает. Вполне возможно, он и вправду ожидал, что меня это позабавит, но поскольку цель такого демарша мне непонятна, то и смеяться пока что не над чем. Листок исчезает в стопке, а Карл встает и предпринимает попытку отвлечь нас разговором на другую тему. Мой голос обрывает его на полуслове:

– Не понимаю… Это была шутка?

Никто из них не осмеливается ответить. Подозреваю, что этим молчанием Карл и Бренда дают мне понять, что вариант с заключением брака они на самом деле рассматривают всерьез. После паузы Бренда рассказывает мне, как возникла эта идея. Предложил ее их адвокат в ответ на вопрос, как сделать так, чтобы родные Алекса смогли беспрепятственно общаться с его ребенком. Ведь если мы с Карлом поженимся, я стану полноправным членом семейства Эвансов. Сначала я, а потом и мой малыш. В свою очередь, Карл и его мать смогут видеться с ребенком на законных основаниях, не прибегая к посредничеству судебных органов. Бренда говорит о ребенке так, словно он уже родился, и обещает, что будет поддерживать нас и регулярно навещать и мы никогда ни в чем не будем нуждаться. Просто поразительно, насколько эта растущая во мне частичка надежды занимает ее мысли с тех пор, как стало известно о моей беременности!

– Шарлотта, это всего лишь юридическая формальность. Ты войдешь в нашу семью и больше никогда не будешь одинокой!

Взгляд Бренды проникает мне в самую душу, словно она пытается убедить меня не столько словами, сколько глазами. Я чувствую растерянность. Если уж говорить о крайностях, я бы предпочла, чтобы Бренда меня удочерила, нежели заставлять Карла жениться на мне, бывшей девушке его брата, но она все твердит, что это – самый простой и эффективный способ устранить препятствия, фигурирующие в моем списке.

– Ты постоянно говоришь, что у тебя нет ни средств, ни близких тебе людей. А если ты выйдешь за Карла, то получишь и деньги, и семью!

Поверить не могу… Такое впечатление, что Бренда ждет, когда я брошусь ей на шею и назову ее мамой, совсем как в третьесортном американском фильме… У меня нет слов. Да и что я могу ответить? И я обращаюсь за поддержкой к Карлу – спрашиваю, что он об этом думает и заручилась ли мать его согласием, прежде чем наводить справки у юриста.

– Нет! Нет, конечно! – отвечает он с недовольным видом, словно я его в чем-то обвиняю.

Пытаясь разрядить обстановку, Бренда снова и снова повторяет, что ничего ужасного в этом нет. И потом, это ведь будет фиктивный брак… Карл моментально краснеет, мотает головой. Он приказывает матери замолчать, обвиняет ее в том, что она на меня давит, хотя я еще не приняла окончательного решения. Напряжение между ними с каждой секундой растет: Бренда вскакивает и заявляет, что Карл не хочет помочь ей меня убедить, что речь идет о жизни не рожденного еще малыша, а потом разражается рыданиями. Сквозь слезы она шепчет, что ему пора простить Алекса, что у Карла нет никакого права его ненавидеть и что ребенок не имеет к той истории никакого отношения. Слезы катятся по щекам Бренды, ее слова продиктованы печалью, которая все никак не отпускает. В конце концов Карл подходит к матери, шепчет, что не хотел ее расстроить и что это не имеет отношения к его конфликту с Алексом. Просто он хочет, чтобы я сама приняла решение и потом о нем не жалела – это очень важно.

Я испытываю неловкость оттого, что оказалась здесь в такой момент и стала свидетельницей размолвки между матерью и сыном. Я отворачиваюсь и молюсь про себя, чтобы Карлу удалось успокоить Бренду. Я знаю, что ссорятся они из-за меня и хватило бы двух-трех моих слов, чтобы это прекратить. И вот, не раздумывая, я говорю:

– Я согласна, Бренда. Я оставлю ребенка.

Она вздрагивает, и в кухне повисает напряженное молчание. Мать и сын поворачиваются ко мне, и у меня возникает чувство, будто ни он, ни она не поняли, что я только что сказала. Мне самой кажется, что произнести это вслух я могла разве что во сне, но три взмаха ресниц – и Бренда неуверенно переспрашивает:

– Ты хочешь сказать?..

– Да.