Будучи черствым и жестким с раннего возраста, воспитанным среди солдат и искусных убийц, рубящих своими мечами, колющих ножами, бьющих кастетами и обстреливающих из автоматов монстров, младших богов и недолюдей, Леман думал, что лишился возможности чувствовать что-то вроде любви или подобных этому чувств. В его жизни до встречи с Кирой присутствовали лишь изнурительные тренировки, постоянная угроза смерти, оружие, кровь, сражения, боль от ран, одним словом — война. Но теперь в его жизни наступил мир. По крайней мере что-то вроде него, и ему это начинало нравиться.
Еще одна из причин, по которой им нельзя любить людей. Они пробуют вкус счастливой спокойной жизни без войны и начинают желать ее, что может породить предательство.
Черный Крест не знал, сколько он продлится, этот странный «мир», но он все же настал, и это было глупо отрицать. Только сейчас Леман начал ощущать то, что он цел. Даже на расстоянии солдат чувствовал ту связь, которая образовалась между ним и Кирой. Это был словно крепкий стальной канат, сердцевина которого состояла из проводника, соединяющего их души. И казалось, что как бы далеко они ни были друг от друга, этот канат преодолеет все препятствия, но не разорвется.
Раньше солдат не верил в то, что у Черных Крестов есть такая же душа, как и у людей, но теперь… что же это тогда трепещет в нем? Его тело будто было бутылкой, внутри которой метался джин, жаждущий вырваться и навеки соединиться с другим джином, сидящим в другой бутылке. Красивой и такой хрупкой бутылке.
Ему казалось, что лучше умереть, чем потерять ее. И на этом Леман окончательно запутался.
Покинув особняк с заднего выхода, солдат направился в сторону ангара. Приблизившись к нужному вертолету, он забрался внутрь и увидел Зорича, сидящего там в одиночестве. Капитан — что было странным — всегда приходил раньше всех.
— Привет, — поздоровался Зорич, отвлекшись от своей книжонки карманного формата в мягком темно-малиновом переплете. — Что-то ты рановато. Сбор назначен только через сорок минут.
— Да, — кивнул Леман, остановившись в хвосте и усевшись на свое излюбленное место. — Быстро собрался, делать нечего, да и устал после этого длительного отдыха…
— Это похвально, — одобрительно кивнул Зорич. — Ну что же, присаживайся.
В этот момент мысли Черного Креста были перегружены совсем другим и солдат не был в состоянии поддерживать сознательную беседу с кем-то кроме своих множественных внутренних «Я».
Расстегнув молнию рюкзака, Леман по своему обыкновению положил коробочку на противоположное его месту сиденье и принялся тренироваться. Хотя, от тренировки было лишь одно слово. Думал он совершенно о другом.
И тут, спустя минут шесть ему вспомнилось то, что сейчас в паре-тройке метров от него сидит тот, кто живет в шкуре Черного Креста втрое дольше него, и к тому же связан узами брака.
Посидев некоторое время в нерешительности и чувствуя себя двенадцатилетним подростком, которому запоздавшие с половым воспитанием родители начали объяснять, откуда берутся дети, Леман перевел свой взгляд с деревянной коробочки на своего командира.
— Зорич, — позвал он мужчину и тот, отвлекшись от чтения, посмотрел на солдата.
— Что?
— Я хочу поговорить с тобой, но только не как с командиром, — он замялся, пытаясь подобрать слова. Красиво выражать свои мысли солдат никогда не умел.
— Ну, хорошо, — кивнул Зорич. — Я слушаю тебя внимательно. Излагай.
— Скажи, — помолчав еще пару секунд, он сдался и решил не вилять и задать вопрос напрямую. — Черные Кресты могут любить? И вообще, как мы любим?
— Да, Леман, мы можем любить, — на губах Зорича появилась улыбка. Ее редко можно было увидеть. — И не просто любить. Даже это слово недостаточно сильно, чтобы выразить те чувства, которые мы можем испытывать. И влюбляемся мы, Черные Кресты, в основном лишь раз в жизни. В этом есть определенные плюсы, но и, к сожалению, без минусов так же не обходится. Вообще все, что происходит в жизни — это смесь положительного и отрицательного. Их слияние как раз и образуют гармонию, инь и янь, которые создают хоть какой-то порядок. Я вот живу с женой уже тридцать четыре года, а чувства к ней не изменились. Хотя нет, вру. Они изменились, но не уменьшились, а наоборот, только усилились. Молодая страсть со временем исчезла, но вместо нее наступила другая любовь. Не знаю, я не поэт, не могу точно объяснить. Да и вряд ли кто-то другой сможет. Нет таких слов ни на одном языке, чтобы можно было объяснить любовь, ее можно понять только когда сам почувствуешь. Поймет лишь тот, кто почувствует, — он несколько секунд помолчал, а потом еще раз улыбнулся и добавил. — А я, кстати говоря, заметил, что между тобой и Рикой есть какая-то связь.
— Э-э-э, нет, Зорич, — сразу же ответил обескураженный таким неожиданным заявлением Леман. — Мы в приятельских отношениях, я не о ней говорил.