После либерализма

Возможность типа Хомейни представляет собой, прежде всего, наивысшую степень гнева и ужаса, вызванных современной миросистемой, и гнев этот направлен против тех, кому она несет наибольшие выгоды и кто ее прежде всего отстаивает — против Западного центра капиталистической мироэкономики. Она обличает Запад, включая и особенно заостряя внимание на ценностях эпохи Просвещения, представляемых в качестве воплощения зла. Если бы такой подход носил лишь тактический характер, являясь одним из способов мобилизации масс, его можно было бы каким-то образом использовать. Но поскольку он представляет собой подлинный выбор, путей для переговоров или решения проблемы здесь не существует.

Сколько времени может продлиться такой взрыв гнева? Как далеко он может зайти? Трудно сказать. Похоже, что накал страстей в хомейнистском Иране идет на спад, в направлении возвращения страны в культурную орбиту миросистемы. Если, тем не менее, завтра возникнут другие движения в других странах Юга, причем их будет несколько, и многие из них вспыхнут одновременно в условиях менее стабильной миросистемы, смогут они продлиться дольше и зайти дальше? Смогут ли они оказать значительное влияние на развитие процесса развала существующей миросистемы, результатом которого они явятся сами?

Вторая возможность — возможность типа Саддама Хуссейна. Здесь тоже надо разобраться в том, что она собой представляет. Это не тотальное отрицание ценностей современной миросистемы. Партия Арабского социалистического возрождения (БААС) была типичным движением за национальное освобождение, причем движением сугубо светского характера.

Мне представляется, что возможность типа Саддама Хуссейна есть не что иное, как возможность типа Бисмарка. В том смысле, что экономическое неравенство является результатом политического rapports deforces[10], и потому экономические изменения требуют применения военной силы. Конфликт между Ираком и Соединенными Штатами представляет собой первую подлинную войну Севера и Юга. Все войны за национальное освобождение (скажем, во Вьетнаме) имели ограниченную и вполне определенную цель: самоопределение. С точки зрения Юга, все эти войны развязывал Север, и завершиться они могли бы тогда, когда Север оставит Юг в покое. В случае кризиса в Персидском заливе война была начата Югом не с целью достижения самоопределения, а для изменения мирового rapport deforces. А это, на самом деле, совсем не одно и то же.

Саддам Хуссейн вполне может проиграть сражение, его могут разбить, но он показывает путь новой возможности — создания более крупных государств, вооруженных не как попало, а по последнему слову техники, которые готовы к риску настоящей войны. Если это — та возможность, время которой настало, то каковы будут ее последствия? Нет сомнения в том, что это будет страшная бойня, очевидно, с применением ядерного оружия (и, вполне вероятно, химического и биологического). С точки зрения, как Севера, так и Юга, возможность типа Саддама Хуссейна гораздо страшнее, чем возможность типа Хомейни. Может быть, вам интересно, почему эта ситуация так отличается от предшествующих войн между Севером и Югом, целиком принадлежавших эпохе расширения границ современной миросистемы? Ответ заключается в том, что с моральной точки зрения, это явления одного порядка, но с политической и военной позиций, они существенно отличаются. Старые колониальные войны носили односторонний военный характер, и ответственность за них лежала на совести агрессоров Севера. Новые войны будут иметь двусторонний военный характер, причем ответственность за них теперь не будет нести Север. Может статься, что о периоде 1945–1990 гг. будут вспоминать как о времени относительного спокойствия в отношениях Севера и Юга (несмотря на Вьетнам, Алжир и многие другие антиколониальные войны) между серией войн, вызванных европейской экспансией, и войнами Севера и Юга в XXI столетии.