После любви

– Вы же знаете, как это бывает. – Я смотрю прямо в глаза бармену, ярко-синие, удачно подобранные под цвет вельвета. – Один идиот влюбился в ваш бар и рассказал о нем другому, другой – третьему, третий – четвертому… Я была последней в списке.

– Значит, спички достались вам как сувенир?

– Что-то вроде того… То есть – сначала это был сувенир, а потом…

– А потом?

– Потом он превратился в единственную память о человеке, который был мне дорог.

– Его больше нет?

Студентик Мишель. Отставной горнолыжник Жюль, впоследствии оказавшийся легавым. И множество других людей, сочиняющих трагические истории, чтобы их собственное одиночество выглядело оправданным. Чтобы их собственное существование казалось не таким бессмысленным, каким оно является на самом деле. Все это множество сидит в дешевом кинотеатрике, на просмотре фильма о страстях, недоступных им, о приключениях, которые они никогда не переживали; никто не решается закурить, никто не решается выйти в туалет, пустое кресло у прохода предназначено специально для меня.

Никогда.

Никогда я в него не сяду.

Залпом выпив джин, я дружески подмигиваю бармену:

– С ним все в порядке. И со мной тоже. Просто мы давно не виделись.

– Повторить? – Не дожидаясь ответа, не-Шон снова наполняет мой стакан. – Это за счет заведения.

– Спасибо.

– Значит, ваш друг бывал у нас?

– И довольно часто.

– Я знаю всех. Всех, кто заглядывает сюда чаще, чем один раз. Нас ведь довольно трудно найти…

– Это точно. Случайно сюда не попадешь.

– Вы его разыскиваете?

– Не то чтобы я напрягала все силы в его поисках…

– Но?..

– Увидеться не мешало бы.

– Можете оставить ему записку. Все так делают.

– Все?

– Нуда. Видите деревянный щит?

Палец бармена устремляется по направлению к стене, примыкающей к аквариуму. Деревянный щит расположен прямо посередине и весь увешан бумажными листками и конвертами; я вижу даже засохший цветок ириса, намертво прикрепленный к дереву.

– Тот, кому нужно, обязательно подойдет, обнаружит оставленное для него послание и прочтет его.

– Не думаю, что это выход. Человек, о котором я говорю, – совсем не ждет от меня послания.

– Может, он ждет послания от кого-нибудь другого? – вполне резонно замечает бармен. – И тогда все равно подойдет. Как его зовут?

В вопросе нет ничего сверхъестественного, но он застает меня врасплох. Фрэнки, возможно, бывал в «Cannoe Rose», то же можно сказать о Мерседес, кого из двоих выбрать? Кого? Я стою перед двумя совершенно одинаковыми, наглухо закрытыми дверями, стоит мне толкнуть не ту – и тему с блуждающим по Парижу баром можно будет закрыть навсегда.

– Фрэнки, – наконец произношу я. – Его зовут Фрэнки.

– Я не знаю никого по имени Фрэнки.

Вот он, приговор! Но так просто я не сдамся.

– Неужели вам известны все имена?

– Тех, кто заглядывает сюда чаще чем один раз, – да. – Бармен подмигивает мне и принимается протирать стаканы, и без того чистые. – Вон тот парень – алжирец. Его зовут Али, он приходит сюда по четвергам и субботам. А сегодня как раз четверг. Или суббота?

– Понятия не имею.

Я действительно не знаю, четверг сегодня или суббота, я не уверена насчет времени суток, лишь одно не вызывает сомнений – с алжирцем я угадала.

– Ай-ай, красотка! – не-Шон одобрительно цокает языком. – Хорошо, что вы появились. Видите теплую компашку? Самый дальний от нас столик…

– И что?

– Не пропускают ни одного матча национальной сборной. Колесят за ней по всему свету. Гийом, Жан-Клод, Жан-Анри и просто Жан, и еще коротышка Венсан по прозвищу Хорек. Страшные люди, любители почесать кулаки о чужие челюсти. Лучше им не попадаться, но вас они не тронут.

– Почему?

– Не тронут, и все. У нас тишь да гладь. Даже отъявленные мерзавцы ведут себя так, как будто только вернулись с приема в посольстве Суринама.

– Тишь да гладь, я вижу.

Второй стакан джина (в отличие от первого, выпитого залпом) я лишь потягиваю. Странно, но обычной реакции на алкоголь не наступило, я чувствую себя просто замечательно. «Cannoe Rose» и вправду выдающееся заведение. Оно стоит того, чтобы вернуться сюда еще раз.

– …а как насчет девяти убийств? Два из них были ритуальными и два – на почве расовой ненависти. Кажется, так…

Белоголовый бармен смеется так заразительно, он так широко открывает рот, что я вижу две железные коронки в самой глубине – справа и слева.

– Вы хорошо осведомлены для посетителя, пришедшего сюда в первый раз.

– Я ведь не утверждала, что заглянула сюда случайно…

– Случайно сюда не попадешь, – повторяет не-Шон мои собственные слова, сказанные пять минут назад. – А что касается убийств – мрачные слухи о них сильно преувеличены.

– Их не было?

– Были.

– Их было не девять?

– Их было ровно девять.

– Тогда в чем же преувеличение?

– Они не были зверскими. И это случилось давно. Очень давно. Когда «Саппое Rose» располагался совсем в другом месте.

– Этот бар все время переезжал с места на место.

– Точно, красотка! У этого бара сердце бродяги, разве можно его за это винить? А что касается убийств… Они совершались в те времена, когда люди еще были романтичны. Были сентиментальны. Когда они плакали над словами из песен – как дети…

– И убивали.