После маскарада

– Никаких слов не по сценарию, – прошипел он, больно сжав ей лицо. – Мы настроили на твой голос его очаг возбуждения…

– Сторожевой пункт мозга, – подал Петя голос из-за спинки кровати.

– Вы – его гипнотизер, – Грених едва не пригвоздил Риту взглядом к стене. – Он вас только и слышит!

Рита не сразу поняла, почему порой, чтобы отдать приказ Пете, который молчаливой тенью следовал за профессором, он пользуется условными жестами или говорит шепотом.

Грених отпустил ее лицо, Рита с посиневшими от тревоги губами, с малиновым румянцем на щеках принялась расправляться с форменной одеждой сестры милосердия прямо в палате. Явившаяся медсестра с перекинутым через локоть платьем Риты помогла ей выполнить распоряжение профессора. Потом зашел надзиратель. Вместе с Петей они приподняли больного и вынесли в коридор. На шум и движения пациент не реагировал. Грених замыкал процессию, на ходу ему подали плащ, он выдернул руки из рукавов медицинского халата и оставил его небрежно висеть на перилах лестницы.

Черрути на носилках спустили во двор, поместили в фырчащий, заведенный санитарный автомобиль с красным крестом на дверцах и вместительным кузовом, который спроектировал русский врач Климов еще в царское время. Грених, надзиратель, Петя и Рита уселись в кузове напротив пациента, шофер тронулся с места.

Риту терзали недоумение и вопросы. Впившись пальцами в сиденье, она переводила растерянный взгляд с серьезных лиц Пети и Грениха на спящего итальянца. Проехали не больше двух километров, остановились на Смоленской площади у бывшей пивной Жильцова, где на самом углу были выставлены на улицу плетеные столики. Молча надзиратель и Петя вынесли спящего из экипажа. В карете остались только Рита и Грених.

– Мы инсценируем встречу его и твою за одним из столиков кафетерия, – Константин Федорович наклонился к ней. Рита, которую события завертели таким вихрем, что она позабыла обо всем на свете, еще не совсем понимала, что к чему. – Продолжи беседу, начни с того, на чем остановились перед гипнозом. Кажется, ты рассказывала о Ривьере и Лигурийском море. Некоторое время я буду с вами, потом уйду. Вернусь минут через десять – для первого раза достанет с него короткого свидания с реальностью. Буду подходить к нему со спины и вновь погружу в сон. Когда заметишь меня, не поворачивай головы, не смотри в упор, не меняйся в лице, не показывай удивления или других эмоций, иначе он обернется, увидит меня… Если он узнает, что мы вытащили его на улицу в бессознательном состоянии, подаст в суд, и меня упекут за решетку, а заодно и весь штат нашего исследовательского центра вместе с Евгением Николаевичем. Лечебницу полностью передадут ОГПУ.

– А если он примется орать?

– Тогда погрузим его обратно в сон.

Рита неуверенно и боязливо кивнула.

Больного усадили за столик, она села напротив, профессор остался стоять. Помощники удалились, прежде попросив немногочисленную публику кафетерия не мешать человеку, который «хватил лишку», своим чрезмерным вниманием. Санитарная машина отъехала. Грених подождал, пока не перестанут глазеть на них, и, дав знак Рите быть готовой, щелкнул пальцами у висков итальянца два раза, громко произнеся по-итальянски: «Проснитесь!»

Тот вскинул голову.

– Рад вас видеть, Черрути, – непринужденно сказал Константин Федорович на ужасном ломаном итальянском: фразу Рита написала ему на бумажке, и он ее долгих минут пять заучивал.

Больной не сразу понял, почему сидит на улице, но удивление на его лице было невелико, поскольку Рита хорошо постаралась и внесла в описание окрестностей довольно деталей, чтобы, когда Черрути очнулся, он ощутил себя в месте вполне знакомом.

Он спросил, как здесь оказался, и невольно улыбнулся, увидев перед собой Риту в ее очаровательном белом платьице с рукавами-крылышками. Она подхватила инициативу, стала стрекотать по-итальянски, доверительно переходила на шепот, касалась руки пациента, наклонялась к нему, за какую-то минуту полностью завладев его вниманием. Чертовка! И чего удивляться и бледнеть от ужаса при виде того, как кто-то пользуется набором психологических уловок, делая это так умело и не проявляя при этом никакой неловкости. Похоже, Рита просто не осознавала того, что делала. Манипуляторство было у нее в крови, в подсознании. Она была точно птица, которая умела летать, совершенно ничего не смыслив в аэродинамике.

Притаившийся неподалеку Грених наблюдал за их беседой. Часы дрожали в его пальцах, десять минут казались вечностью, а меж тем пациент был полностью во власти очарования Риты, отвечал, улыбался, выпил кофе, вынесенный официанткой в белой форменной шапочке, хотя Грених предупреждал не давать ему ничего.

Усыпил Константин Федорович его двумя громкими щелчками у висков и резким возгласом: «Усните!» тоже по-итальянски.

Лицо Риты перекосилось от негодования.

– Ты явился слишком быстро, – бросила она. И принялась гладить разметавшиеся по столу волосы итальянца. – Он ведь больно ударился.

– А я, кажется, просил ничем не поить пациента. После кофе о каком гипнозе может идти речь!