После нас - хоть потом

Некоторое время оба смотрели на домового.

— А что ж?.. — глухо, с остановками заговорил Африкан. — Для святого дела и нечисть сгодится… Честных людей, я гляжу, не осталось — значит будем с домовыми работать…

Виталя вскинул затравленные глаза и, ощерив руины зубов, с треском рванул ворот рубахи.

— Не трави душу, Никодим… — сипло взмолился он. — Замолчи!..

Африкан встал. Широкое лицо его набрякло, потемнело.

— Если я сейчас замолчу, — с трудом одолевая каждое слово, выговорил он, — камни возопиют… Да что там камни!

Неистово махнул рукой — и в сломанном репродукторе что-то треснуло, зашуршало, а в следующий миг в мертвый динамик непостижимым образом прорвалась вечерняя передача Лыцкого радио. Звенящий детский голос декламировал самозабвенно:

Когда Христос был маленький,

С курчавой головой…

— Не смей!.. — Виталя вскочил, кинулся к репродуктору. Сорвав со стены, с маху метнул об пол и с хрустом раздавил каблуком…

Он тоже бегал в валенках

По горке ледяной… — как ни в чем не бывало продолжал ликовать расплющенный в лепешку динамик.

Виталя взвыл, схватил репродуктор и, вылетев в открытую настежь дверь, кинулся к колодцу.

В просторы иудейские

Зашвыривал снежки… — прозвенело напоследок. Далее послышался гулкий всплеск — и все стихло. Затем в проеме, пошатываясь, возник Виталя. Даже сквозь обильную волосатость заметно было, что лицо у него — искаженное.

— Уходи… — обессиленно выдохнул он. Набычась, протопарторг двинулся к двери. Анчутка метнулся за ним. Оказавшись на пороге, Африкан плюнул и, не стесняясь хозяина, отряс прах с высоких солдатских ботинок.

— Именем революции, — процедил он. — Лежать этому дому в развалинах… Оставшийся в одиночестве хозяин проклятого жилья нагнулся над продырявленным порожком. Гневный плевок протопарторга прожег кирпичи насквозь. Виталя издал слабый стон и побрел к столу. Хотел вылить остатки зелья в стаканчик — как вдруг замер, припомнив, видать, о том, что стряслось минут пять назад, и на всякий случай допил водку прямо из горлышка.

— В развалинах, в развалинах… — горестно передразнил он, роняя бутылку на пол. — А то я сам не знаю, что завтра ломать придут!..

* * *

— Ну что, друг Анчутка? — задумчиво молвил Африкан. — Где ночевать-то будем? По-партизански или в Чумахле ночлега попросим?..

Домовой беспомощно завертел пушистой головенкой. Слева чернел лесок, справа дробно сияла в ночи окраина Чумахлы.

— Да ты не бойся… — успокоил Африкан своего пугливого спутника. — Никто тебя братве не заложит… Если какая нечисть в хате — я ее в два счета выставлю… Скажу: «Сгинь!» — и сгинет…

Услышав страшное слово, Анчутка вздрогнул и сжался по привычке в комочек. Однако тут же сообразил, что произнесено оно было не в сердцах, добродушно и, стало быть, силы не возымеет. Глазенки домового вспыхнули.

— Сгинь! — повторил он в восторге. И, подумав, добавил злорадно: — Контр-ра!..

Африкан хмыкнул и покачал большой выпуклой плешью.

— Ты гляди… — подивился он. — Ловко у тебя выходит! С ГПУ небось сотрудничал?

Анчутка потупился:

— С НКВД…

— Ну то-то я смотрю…

Кажется, протопарторг хотел добавить еще пару ободряющих слов, но тут окраина Чумахлы — исчезла. Только что сияла рассыпчато, лучилась — и вдруг беззвучно канула во тьму.

— Свет, что ли, вырубили?.. — озадаченно пробормотал Африкан. — Прям как в Лыцке…

Однако чем ближе подходили они к Чумахле, тем яснее становилось обоим, что окраину погрузили во мрак с умыслом. Два квартала частного сектора патрулировались: ночь была буквально издырявлена карманными фонариками. В тесной улочке Африкану с Анчуткой встретились двое в милицейской форме. Не остановили, понятно, не окликнули, прошли мимо…

— У, ш-шакалы… — приглушенно возмущался один из них. — Нет, ну я понимаю: выселили, оцепили… Но обесточивать-то зачем? Специально для мародеров, что ли?..

— Так мародеры и обесточили, — ворчливо отвечал ему второй. — Перекусили провод — и готово дело…

— Починить, что ли, долго?

— Да они монтеру в чемоданчик смык-траву подложили… — сквозь зубы пояснил более информированный. — Монтер на столб залез — и ни пассатижи не разожмет, ни кусачки… А пока за другим инструментом бегали, эти падлы еще с трех пролетов провода поснимали… Вздорожал алюминий… — с сокрушенным вздохом добавил он.

Африкан приостановился, нахмурился и долго смотрел вслед патрульным. Частный сектор был оставлен не только людьми, но и домовыми… Несомненно, затевалось нечто грандиозное, наверняка лично одобренное Президентом — и, стало быть, мерзопакостное… Впрочем, нет худа без добра: выбирай любой дом — и ночуй.

Пока добрались до первого перекрестка, столкнулись еще с тремя патрулями. Ободренный дружеским отношением Африкана, Анчутка расхулиганился и принялся гасить ментам фонарики — сажал батарейки, с наслаждением выпивая из них весь заряд.

— Ну ты это… — недовольно сказал ему наконец Африкан. — Не зарывайся, слышь?..