После Огня

Бабушка сидела у стола сгорбившись, рассеянно перекладывая сухарики на тарелке. Услышав шаги, она подняла к Юли заплаканное лицо.

– Ну, садись, моя хорошая, садись, – проговорила она, утирая щеки ладонями.

– Бабушка, что случилось, скажи мне, – кинулась к ней Юли, осторожно беря влажные от слез старушечьи руки в свои. – Ты заболела? Ты умираешь? – Девушка решила сразу спросить о самом страшном, что надумалось ей за бесконечные часы после возвращения Феты из Города.

– Нет, мне такое благо не положено… – ответила та, внимательно глядя на внучку. – Мне надо сказать тебе кое-что, только слушай меня внимательно: я скажу один раз – и больше мы к этому не вернемся.

Замерев, Юли ловила каждое слово бабушки.

– Старик собрал всех, чтобы сказать… – Она запнулась, но продолжила: – Сказать нам, что Вестники, скорее всего, погибли. Недалеко от Гряды они попали в грозу, а после из тех мест пришел серый Вихрь… Он принес с собой рюкзак одного из Крылатых. Скорее всего, путников больше нет в живых. И нам просто не стоит ждать их возвращения.

– Ох, Святые Крылатые… – прошептала Юли, скрывая облегчение. Конечно, ей было жаль смелых воинов, но, если бабушка здорова, и Городу не грозит скорая гибель – значит, ничего по-настоящему страшного не произошло. – И что же теперь?

– Старый Вестник попробует нарисовать еще одну карту, Братство подготовит еще Крылатых… Все, как всегда… – Фета досадливо махнула рукой. – Но ты не поняла, милая.

– Что не поняла? – холодея, переспросила Юли.

– Один из Вестников… Томас. Вожак. Он был… Он был твоим папой, милая, – наконец выговорила Фета, и слезы покатились по ее морщинистым щекам.

Юли медленно откинулась на спинку стула, голову заполнила гулкая пустота.

«Старый Вожак был моим отцом, – подумала она. – Это был мой папа. Тот, от которого пахло гарью и песком».

Она непонимающе подняла глаза на бабушку, которая уже совладала со слезами.

– Но если это был он. Почему же… Почему он ни разу не пришел ко мне? Почему, улетая, даже не передал мне записку? Не попрощался? – Она все повышала голос, почти срываясь на крик.

– Это я виновата, – помолчав, призналась Фета. – Он не мог с тобой увидеться, ты была… Ты всегда была опасна для него, могла выпить его силу, не понимая, что делаешь. Так случилось один раз… очень давно. Тогда. Ты понимаешь?

– Да, – выдавила Юли. – Он ненавидел меня?

– О, нет… – Фета покачала головой. – Он сделал все, чтобы ты жила… Он приносил нам медальоны, милая, чтобы ты могла жить. Он просил передать, что любит тебя, но я решила, что это принесет тебе только боль. Решила, что будет лучше, если ты забудешь о нем…

– Нет, бабушка, так не лучше, – прошептала Юли.

– Я любила твою мать, девочка, и твоего отца я тоже любила. Но тебя я люблю больше их двоих вместе, – наконец сказала Фета. – Тебе сейчас горько, но у тебя остались бабушка и твой дом. Мы справимся. Все будет хорошо.

Юли ничего не ответила, лелея в себе зачинающееся горе. Старая рана, что, казалось, давно уже зажила, вдруг раскрыла свои края, наполняя Юли ослепительной болью.

– Ты иди, отдыхай… – шепнула Фета, не зная, что еще сказать внучке. – А завтра еще поговорим.

Юли встала со скрипнувшего стула. В комнате горела тонкая свеча, освещая мягким светом стол с нетронутым питьем, морщинистое лицо Феты и затертый топчан. Девушка постояла на месте, собираясь с мыслями.

– Ты сказала, что погибли Вестники, то есть кто-то еще, кроме… кроме моего отца? – спросила она, уже двинувшись к выходу.

– Там еще была девочка, твоя одногодка… – ответила Фета, прижимая кусочек ткани к лицу. – Я хорошо ее знала. Молоденькая, рьяная… Алиса.

Имя нагнало Юли в дверях, ударило в спину, пронзая насквозь.

– Так вот почему Алиса не приходит к нему, – прошептала девушка, переступая порог.

Темный коридор лазарета полнился привычными запахами, легкими стонами и шумом дыхания больных. Все было так же, как сотню ночей прежде. За плотно запертой дверью одиночной палаты, к которой она тихо подошла, Юли расслышала сдавленные всхлипывания.

Она погладила пальцами дощатую створку и пошла к себе.

Глава 3

«Чем больше силы проходит через ладони Лекаря, – читала Юли, усевшись на подоконнике, – тем глубже пропитывает его мудрость Рощи. Чем глубже пропитывает его мудрость Рощи, тем больше он сможет отдать страждущему. Лекарь не вправе просить совета у Дерева, к которому пришел за силой, входить в его сон, разделять его память. Лекарь – проводник между тем, кто жаждет благословения Рощи, но не может войти в ее благостный покой, и Святыми Деревьями мира людского».

Бабушка должна была прийти с минуты на минуту. В коридоре еще слышались шаги сиделок, кто-то подогревал в общем зале травяной отвар, и его запах щекотал ноздри даже через затворенную дверь.

После ночного разговора об отце Юли прошло уже несколько дней. Фета не возвращалась к этой теме, грозно хмурясь каждый раз, когда девушка пыталась повернуть беседу к печальным новостям.

– Некогда мне, – ворчливо отмахивалась бабушка. – Узнала и узнала, живи теперь дальше.