После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

Я продолжал ходить в СПК, на рабочие группы, участвовать в дискуссиях и предлагать свою поддержку против предстоящего запрета СПК. Я участвовал в ночных дежурствах, которые были призваны предотвратить внезапную эвакуацию милицией. Ночами напролет мы обсуждали империалистическую систему и ее разрушительные последствия. Я узнал, что американские войска участвовали в жестокой войне не только во Вьетнаме, потому что считали, что имеют право решать, что должны думать другие народы и как им жить. История интервенций США по всему миру была длинной, о которой я до сих пор почти не имел представления. Почему я так мало знал об этом? Почему против нее было так мало сопротивления? Чтобы оправдать марш 30 000 американских солдат в Доминиканскую Республику, президент США Джонсон заявил: «Мы не можем и не допустим создания еще одного коммунистического правительства в Западном полушарии». Они всегда тянули со словом демократия, но когда дело касалось их экономических и политических интересов, они появлялись с бомбами, танками и палачами. Я заметил, как во мне поднимается ненависть и ярость: Мне лгали всю мою жизнь. Теперь мне открывались причины и контекст исторических событий, и я хотел что-то с этим сделать.

Черпать силы для борьбы из страданий — это было то, с чем я мог себя отождествить. Поднять свое одиночество и отчаяние, как камень, и бросить его против первопричин. Причина лежала в капиталистическом обществе. Мы считали болезнь центральным определением революционных идей: «Превратить болезнь в оружие!» — таков был лозунг СПК. На одной демонстрации в центре Гейдельберга против войны во Вьетнаме и вторжения американских войск в Камбоджу ораторы один за другим говорили о ситуации во Вьетнаме, борьбе Вьетконга и преступлениях американских войск, когда я вдруг схватил микрофон и крикнул: «А что с нашей борьбой здесь, дома? Почему вы всегда говорите о других, а не о революции здесь, в Европе?». Язык, который мы использовали в наших брошюрах, становился все более радикальным. Революция должна произойти сегодня, и любой, кто этого не понимает, — идиот или эксплуататор. Мы презирали всех тех левых, кто смотрел на вещи не так, как мы.