После отбоя

Это было сказано для Ветрова: посмотри, мол, детсад на крыше. Юля готова была кинуться на Женьку, но пустила в ход язык:

— Дуракова, бери метлу, сметай снег с крыши.

— Не Дуракова, а Чудакова.

— А мне без разницы.

Словесная дуэль была не беспричинна — Юля не прощала обид, нанесенных Гене, она видела в нем идеал молодого человека — дельный, умный, воспитанный, отзывчивый. Словом, не было на свете благородных качеств, которыми природа обделила бы Гену.

Мара не догадывалась об истинной причине перепалки среди девчат, просто так цапаются, от безделья, а стоит подать команду приступить к работе, они превращаются в беззаветных тружениц. Обидно только, что труд их не всегда оценивается по достоинству. В газете мелькают портреты монтажников, бетонщиков, копровщиков, мозаичников, отделочников, а кровельщиков нет. Почему? Да потому, что в такую погоду никто из фотокорреспондентов сюда не полезет, а если сейчас поднимутся — ничего не увидят, даже удивятся: «Чего нагородили о работе кровельщиков — тяжелая, опасная, героическая? Подумаешь! Накатывай рубероид на горячую, дымящуюся мастику битума, как обои на клей».

«Подумаешь! — передразнила Мара невидимого оппонента. — Даже трехметровый кусок обоев без навыка не наклеишь, как следует, пойдет он у тебя вкось и вкривь, останутся морщины в середине или на краях, а тут рубероидная лента длиной в шестьсот метров должна лечь идеально ровно, как по линейке. Рядом, с накладкой в несколько сантиметров, ляжет вторая, затем третья ленты, и все они должны приклеиться намертво, ни одного пузырика размером в пятачок не может остаться. Попробуй прокатай тысячи квадратных метров ручным катком!»

Длинная узорчатая стрела башенного крана плыла в их сторону. Бригадир Муромцев, как дирижер оркестра, сигналил руками крановщице, ему не нужны были стропальщики. Борис непроизвольно повторял движения бригадира и все время оглядывался, проверял, чтобы кто-нибудь не подсунулся к месту спуска. Октябрина ловко маневрировала стрелой, направляла дымящуюся посудину в указываемые бригадиром места. Висящий под бадьей трос уже коснулся крыши, Борис поймал его и, травя или придерживая, опускал битум в нужную точку. Разливали его из бадьи в ведра, из ведер на кровлю, терпеливо накатывали рубероид. Завершала операцию Женька Чудакова с ручным катком. Она то шла вперед, то возвращалась назад, особенно тщательно проходила по швам коврового Покрытия, как рабочие ласково называли мягкую кровлю.

Острые ядовитые испарения расплавленной мастики затрудняли дыхание, казалось, чадил не только разогретый битум, но и сизый застоявшийся воздух. Все старались поскорее завершить работу, перейти на новый участок, только бригадир шаг за шагом осматривал, даже ощупывал кровлю, пока на крышу не поднимали очередную порцию мастики.

День все-таки наступил, выглянуло даже солнышко, блуждавшее где-то в тайге. Кровельщики торопили друг друга, подавали знаки благодарности крановщице, радовались, что сегодня работа шла успешнее, чем вчера, мысленно упрашивали ветер: «Измени своему постоянству, веди себя степенно и во второй половине дня, ты, бедный, так умаялся за последнее время». Но он не внял мольбам кровельщиков, воровски подкрался низом, поднял поземку, завилял хвостом между корпусами, очищая участки от хлама, потом добрался до крыши, да еще не один, притянул за собой густые снежные облака. И сразу потемнело. Включили прожектора на корпусе, на конце стрелы крана. Работа замедлилась, усложнилась, рубероид становился непослушным, его вырывало из рук. Пришлось закреплять лишний инструмент и запасные рулоны, чтобы их не сорвало с крыши.

К концу рабочего дня в фонаре ветер уже выл по-звериному, раскачивал какие-то незакрепленные железяки, с диким исступлением бил ими по металлическому остову. Муромцев решил: принимает последнюю бадью и на этом ставит точку. Он видел, как тяжело работать крановщице. Октябрина долго маневрировала краном на рельсах, подавала вперед, притормаживала, искусно лавировала стрелой вправо, влево, приспускала и вновь поднимала бадью, усмиряя качку. Юля поражалась, как эта стальная громадина, словно ручная, игрушечная, слушалась Октябрину. Наконец посудина замерла и начала медленно опускаться вниз. Точкин поймал трос, но сильным порывом ветра снова качнуло бадью. Гене Ветрову, ослепленному прожектором, показалось, что неуправляемая посудина летит прямо на Мару Сахаркевич. С реакцией центрового баскетболиста он перехватил у Бориса трос, утихомирил бадью, вгорячах даже не почувствовал, как несколько тяжелых капель расплавленной массы упали ему в рукавицу. И только когда бадья стояла на отведенном для нее участке, почувствовал резкую боль в ладони левой руки, будто ее сразу в нескольких местах прокололи раскаленными иглами. Он сбросил варежку, попытался о брюки стереть темные пятна. К нему подбежала Юля, наложила на руку носовой платок, завязала, осторожно натянула на обожженную кисть руки свою рукавицу и безапелляционно заявила:

— В медпункт!