После отбоя

Секретаря парткома поджидал непривычный визитер — старший бухгалтер управления треста Ковригин: маленький, сухонький человек пенсионного возраста. Казалось, он всю жизнь ходил в одном и том же сереньком пиджаке с черными нарукавниками и снимал эти нарукавники только при вызове к управляющему. И еще казалось, что его голова была забита лишь колонками цифр. Говорили, что он и на партийных собраниях подводил своеобразное сальдо пустопорожним выступлениям с точностью до одной секунды.

— Садитесь, пожалуйста, — предложил Таранов.

— Спасибо. Я и так удивляюсь, как не нажил сидячую болезнь: две трети жизни провел на стуле. — И без перехода начал: — Как коммунист, обязан доложить вам о некоем, не встречавшемся в моей практике факте: все рабочие девятого строительного управления не получили премиальные за встречный, а перевели на личный счет Геннадия Ветрова.

— Что, что?

— Я уже сказал.

— Но как-то мотивировали?

— Нет.

Ковригин умолк. В его глубоко сидящих глазах отражалось не то недовольство, не то сожаление о зря потерянном времени. А Павлу Ивановичу подумалось: «Все спешим на передний край — строительные площадки, а о людях, отгороженных конторскими стойками, забываем. Вот сидит старый коммунист Исидор Петрович, наверняка, раздумывает, все ли честно зарабатывают полученные денежки, туда ли идут государственные миллионы, но начальство и партийное руководство его мнением не интересуется. И сам он привыкает к подобному отношению, пришел только тогда, когда произошло ЧП — рабочие отказались от премий. Вот и еще одно подтверждение формулы Барцевича, начальника производственного отдела».

Павел Иванович не к месту улыбнулся, Ковригин обиделся:

— Не вижу ничего смешного.

— Да, в том, что вы рассказали, юмора мало. Будем разбираться, и не без вашей помощи. Мне вспомнилось другое. Говорят, вы специально подсчитываете затраченное время на пустопорожние разговоры.

— Подсчитываю. На планерках, всевозможных совещаниях, на профсоюзных, даже партийных собраниях и утверждаю: мы злейшие расхитители государственного добра.

— Есть рекордсмены? — с той же улыбкой спросил Павел Иванович.

— Есть. — Исидор Петрович развернул блокнот, объявил: — Данные за прошлый год. Главный, Магидов, — шестьдесят три часа двадцать четыре минуты. Вараксин — тридцать восемь часов пять минут. Управляющий трестом — восемнадцать часов ноль-ноль минут. Заместитель управляющего Стрепетов — семнадцать часов десять минут. — Ковригин споткнулся. Павел Иванович подбодрил:

— Продолжайте, продолжайте.

— Таранов — пятнадцать часов девять минут…

— Исидор Петрович, из чего складывались эти часы и минуты?

— Из-за несвоевременного начала собраний, совещаний, из пустых, бессодержательных речей, повторений, из словесного мусора вроде: «ну вот», «так сказать», «значит», «иначе говоря», «и так далее». — Исидор Петрович посмотрел на секретаря — по лицу Таранова трудно было понять, одобряет он эти итоги или осуждает, но слушает внимательно — и подытожил: — Теперь цифры рекордсменов умножьте на количество слушателей, и вы ужаснетесь астрономическим цифрам безвозвратно потерянного времени. А время — деньги, вы это хорошо знаете.

Таранов поднялся из-за стола, подошел к бухгалтеру, попросил:

— Исидор Петрович, выступите по этому вопросу на ближайшем партийном активе.

— Меня на активы не приглашают.

— Пригласят.

2

Первое, с чего начал Точкин, — снял с двери табличку: «Кабинет секретаря парторганизации СУ-9». Снял потому, что здесь проводил очень много времени его предшественник, и еще потому, что она невольно ассоциировалась с определением: «кабинетный работник». Потом стал приводить в порядок микробиблиотечку, где хранилась политическая литература, подшивки газет, журналов. За этой работой и застал Бориса секретарь парткома.

— Осваиваете? — спросил Таранов.

— Пытаюсь, — ответил Борис, стоя навытяжку, как делал на пограничной заставе при появлении старшего офицера.

— Да вы сидите, сидите.

Но Точкин не шелохнулся, пока Павел Иванович сам не опустился на стул.

— Воинская выправка у вас осталась, а вот армейские законы начинают выветриваться.

— Как это понять? — насторожился Борис.

— Почему о чрезвычайном происшествии в управлении я должен узнавать от старшего бухгалтера треста?

— Вы о премиях?..

Секретарь парткома волновался, а Борис был спокоен. Да, у Гены Ветрова возникла мысль создать «фонд имени Коли Муромцева». Часть средств из этого фонда должна быть затрачена на установку памятника Коле, остальная — переведена его матери. Вторая причина — негласный протест против штурмовщины. Не такой ценой должны добываться премиальные.

— Значит, бить тревогу по сему поводу не следует?

— Я этого не говорил.

— Вы вообще ничего не говорили, пока вас не потревожили, — с досадой сказал Таранов.

— Дайте мне осмотреться, товарищ секретарь парткома.