После перелома

Следует подчеркнуть, что в дни перегруппировки войск фронта наступление на отдельных участках, особенно на правом фланге, не прерывалось. Войска продолжали продвигаться на 4–5 километров в сутки. Директива Ставки «производить перегруппировку в процессе наступления» выполнялась.

Накануне дня, намеченного для наступления, А. И. Еременко послал меня в 10-ю гвардейскую армию.

— Проверьте, как войска подготовились для нанесения удара, как установили взаимодействие с артиллерией фронта и авиацией, — напутствовал он.

Обговорив с моим заместителем генералом С. И. Тетешкиным вопросы, которые следовало решить в мое отсутствие, и уточнив с ним маршрут моей поездки и способы связи, я выехал из штаба на НП 10-й гвардейской армии. Дело в том, что до командования фронта дошли слухи, что генерал М. И. Казаков в последних боях лично водил в атаку подразделения. Член Военного совета просил меня проверить, правда ли это.

На НП я застал только начальника штаба армии генерал-майора Н. П. Сидельникова. Спросил его, как было дело.

— Было, — подтвердил он. — Пришлось Михаилу Ильичу по-пластунски... под огнем...

Я попросил Николая Павловича рассказать все подробнее. И вот что выяснилось.

17 сентября командарм был в одном из полков и наблюдал за боем. Подразделения пошли в атаку хорошо. Но через некоторое время одно из них залегло и начало окапываться. Генерал Казаков всполошился:

— В чем дело?

Не успели находившиеся рядом с ним офицеры понять, что он собирается делать, как Михаил Ильич выскочил из траншеи и, не обращая внимания на свист пуль и отчаянный протест своего адъютанта, пополз к распластавшимся на земле бойцам. Передвигался Казаков проворно и вскоре был уже среди гвардейцев, глазами отыскал командира, подозвал его к себе. Им оказался молоденький старшина с почерневшим от солнца и пыли лицом. Он испуганно заморгал, узнав в тяжело дышавшем усатом человеке командующего армией.

— Почему остановились? — сердито спросил Казаков старшину.

— Чтобы огнем поддержать соседей, — неуверенно доложил тот. — Потом, значит, сами пойдем, а они нас прикроют...

Казаков понял, что перед ним совсем еще неопытный командир. Он приказал ему немедленно поднять роту и догнать ушедший вперед батальон.

— Вот, собственно, и все, — закончил Сидельников.

В это время на наблюдательный пункт прибыл Михаил Ильич, усталый и раздраженный. Дав ему немного прийти в себя, я заговорил о том, что зря он так опрометчиво поступает. Казаков энергично крутнул темный ус.

— Неужели вы там думаете, что мне страсть как охота под пули себя подставлять? Просто я хочу в конце концов выяснить, почему у нас не все ладно. И не через посредников, а сам. Сказал ли вам Сидельников, что в той самой роте, которая чуть было не подвела часть, я обнаружил спящих? Да, кругом треск, грохот, а некоторые из солдат как только плюхнулись на землю, так сразу и уснули. Полк-то дерется уже двое суток без передышки. Какой же у бойцов может быть наступательный порыв, если они как сонные мухи?

Это сообщение было для меня неожиданным. Я знал, что у него все части отдыхали строго по графику. Казаков, как правило, умудрялся держать во втором эшелоне от одной трети до половины всех сил. Это давало войскам возможность привести себя в порядок, передохнуть. Я не раз советовал другим командармам перенять опыт у Михаила Ильича.

— К сожалению, — нахмурив густые брови, сказал Казаков, — сейчас и у нас не везде придерживаются расписания. Есть такие. Но я их все-таки заставлю...

Он тут же отдал распоряжение заменить, как только потемнеет, измотанные части свежими.

— Завтра у нас дела должны пойти лучше, — пообещал он мне.

— Надо, надо, — поддержал я. — Завтра вас будет поддерживать почти вся фронтовая авиация. А если армия добьется успеха, то в ее полосе введем и танковый корпус...

* * *

В 10 часов 22 сентября севернее поселка-Эргли началась артиллерийская и авиационная подготовка. А в 11 часов главные силы 2-го Прибалтийского фронта мощным тараном пробили тыловую оборонительную полосу вражеского рубежа «Цесис», форсировали реку Огре к северу и югу от поселка и устремились к Риге. Продвигаясь вперед, соединения к 14 часам расширили прорыв до 80 километров по фронту. Следует отметить, что большую помощь наступавшим войскам принес построенный под 60-тонные грузы понтонный мост через реку Огре севернее Эргли. Строили его под сильным вражеским огнем части 56-го понтонного батальона майора К. А. Коноша.

Южнее Эргли, на правом фланге 22-й армии, оборону противника прорвал 130-й латышский корпус. Введенная из второго эшелона этого соединения 308-я стрелковая дивизия, усиленная 118-й танковой бригадой, в ожесточенных, тяжелых боях вырвалась на линию гвардейской латышской дивизии. Затем обе дивизии устремились на Менгели и с ходу форсировали в этом районе реку Огре. Здесь под вражеским огнем тоже был построен понтонный мост. Наступление примыкавших к латышскому корпусу частей было значительно облегчено. В этих боях был тяжело ранен командир танковой бригады полковник Л. К. Брегвадзе.