После первой смерти

  Миро любил маску и ненавидел её. Фактически, это была не маска, а перешитый изношенный лыжный капюшон. Плотная материя изнутри была обшита каким-то искусственным материалом. В Америке умели шить одежду. Внутренняя обшивка сохраняла кожу прохладной и при этом впитывала пот. Маска держалась на пуговице под воротником куртки Миро, которая всегда была на нём, когда он выходил на подобные акции. Тёмно-коричневый материал, потайные карманы – очень большие, чтобы в них можно было взять как можно больше необходимого, и чтобы всё это совсем не мешало: швейцарский армейский нож, плоскогубцы, набор отверток и кобура для пистолета.

  Миро вытащил маску наружу, но решил поговорить с девушкой ещё до того, как он натянет её на голову. Хотя в маске ему подступиться к ней было бы легче. Иногда, когда на нём была эта маска, ему казалось, что он заключённый, запертый в тесный объём, и ему казалось, что окружающий его мир ему не принадлежит и доступен лишь через маленькие окна этой маски. Маска, конечно, не закрывала его глаз, ноздрей или рта, и ещё были два маленьких, сетчатых отверстия, для ушей – чтобы он мог беспрепятственно слышать. Но в маске удобно ему было не всегда.

  И вместе с тем, маска ему чем-то нравилась. Когда в первый раз в маске он увидел себя в зеркале, кажется, тогда ему было где-то тринадцать, он понял, что окружающие не смогут определить его возраст, если он появится перед ними в маске. Ему можно было дать двадцать три или тридцать три – на подростка он не походил. Лица взрослых мужчин бледнели, когда он появлялся перед ними в маске. Они были намного старше и намного сильнее его. Маска давала ему ощущение силы и власти.

  Но всё-таки маска чем-то его и отягощала. Он чувствовал, что ему нужно совершить нечто постыдное, такое, что нельзя было делать с открытым лицом, когда для совершения героического поступка, будь то защита чести или Родины, лицо скрывать было бы не нужно. Он как-то спросил об этом у Арткина, и тот ему рассказал, что в мире есть множество законов – хороших и плохих, правильных и неправильных. Согласно законам «неверных» - их врагов, их миссия, их работа, должна быть осуждена. Так что им приходится маскироваться, чтобы продолжать быть свободными там, где действуют их «неверные» законы.

  Маска была теперь у Миро в руке. Она была чёрной с красной прошивкой вокруг отверстий для глаз, ноздрей и рта. Момент, когда он перед началом акции одевал её на себя, всегда придавал ему силы и бодрости: это был жест, который разделял его жизнь на две части. Без маски, он был Миро Шантасом, мальчиком, у которого не было даже настоящего имени, с которым он мог бы войти в реальный мир. В маске, он был Миро Шантасом, героем, борцом за свободу. Его часто мучил вопрос, кто он на самом деле?

  Ладно. Она больше не паниковала. Она слушала этого юношу, заставляя себя быть в трезвом уме, в возбуждении, в готовности к дальнейшему развитию событий. Она знала, что его зовут Миро, а мужчину – Арткин. Она слышала, как минутой раньше они обращаются друг к другу по имени, и так или иначе она понимала, что стала привыкать к их именам и к сложившейся ситуации, уже не казавшейся такой ужасной, как во время следования за фургоном к этому мосту. Миро… Арткин был намного лучше этого юноши, подростка, мужчина больше походил на человека. И теперь этот подросток, которого зовут Миро, будет рассказывать ей теперь жуткую и ужасную историю о том, что ребенок мертв.

  - Он убит, - сказала она. Слово само выпрыгнуло у неё изо рта, чужеродное слово, которое она никогда не произносила в своём реальном значении.

  - Не убит, он просто выключился, - сказал подросток. - Это был несчастный случай. Нам сказали, что эти наркотики неопасны, но этот мальчик умер.

  - Из чего следует, что  другие дети также в опасности?

  - Нет. Мы проверили их всех – ты можешь сама в этом убедиться: они в порядке. Возможно, у этого мальчика было слабое сердце или аллергия на наркотики, - он произнёс «аллергия» чуть ли не по слогам. Она обернулась, чтобы взглянуть на детей. Все они сидели вяло и отрешенно, хотя кто-то из них зевал или беспокойно крутился на своём месте.

  - Нам нужно, чтобы ты помогла нам с детьми, - сказал юноша. - Позаботиться о них, об их потребностях. Это убедит тебя, что мы не желаем им никакого вреда.

  - Как долго мы здесь пробудем? - спросила она, кивнув в сторону мужчины, проходящего между сидений, ощупывающего детей, их лбы, их щёки, говоря с ними мягко и успокаивающе. - Он сказал, что это будет, пока мы не доедем до моста.

  Миро быстро соображал:

  - У нас изменились планы. Из-за смерти этого мальчика. Мы здесь немного задержимся.

  - Как надолго? - спросила она с нажимом, почувствовав внезапную неуверенность этого юноши или подростка.

  Он пожал плечами.

  - Никто не знает, на самом деле. Несколько часов…

  В этот момент её внимание отвлёк шум в двери. Огромный мужчина, взломавший дверь ломиком, снова подошёл к двери. Он камнем разбил в ней окно.

  - Что он делает? - спросила она.

  Мужчина крушил стекло изо всех сил и со всей злостью, не глядя ни на девушку, ни на Миро.