После прочтения уничтожить

В пыльном палаточном лагере напротив стройки нефтетерминала обязательно соблюдался сухой закон «во избежание провокаций», но в остальном старались придерживаться либертарных принципов: главных нет, всё решает собрание, несогласное меньшинство не подчиняется большинству. На одном из таких собраний и прозвучало «тогда мы завтра забаррикадируемся!». Пробежала приятная дрожь: не зря приехал. После муторного спора на тему: какое именно здание в Одессе стоит захватывать, все согласились баррикадироваться в особняке, где вела дела контора, строящая нефтеналивной терминал. Лично мне одесский особняк нравился тем, что он был копия московского Литинститута, только салатовый, а не желтый. Литинститут, МГЛИ (приятный темный всхлип) имени Горького, если быть точным, помещался в бывшем доме Герценых. Контора нефтетерминала я не знаю в чьем.

В ночь накануне захвата здания, искупавшись, мы с Олей шли от моря к лагерю не по народной дорожке, а напрямик, через сухое стриженое поле. Это не очень удобно, ступать по колючим комьям, поэтому девушка то и дело будет давать вам руку. Оля говорила про недавно законченный математический институт и про то, что ни один современный политик не обходится уже без экологических лозунгов, настолько это стало важно. Не думает ли она, спросил я, что фазу биологической жизни проходят все планеты, прежде чем эта жизнь добровольно самоуничтожается? Вопросительные олины брови и заинтересованный взгляд под ними.

 Депрессия, запечатанная внутри с 1993-го, нуждалась в слушателе. Депрессия — это когда над тобой осязаемо возносится в свою стоэтажную высоту всё это общество. И этот неприступный небоскреб, конечно, тебя понимает, но… Этим «НО…» оно долбит тебя, как кастетом, по голове, пока не изменит до неузнаваемости, пока не втянет в себя, пока не научит выговаривать это «НО…». Социопатам предлагается оклеить стены своих жилищ обоями с этим «НО…», бесконечно повторенным в орнаменте вместо цветочков.

 Жизнь зарождается из неорганической химии, растет, плодится, усложняется, всё лучше соображает, расщелкивает тайну за тайной, пока не поймет самую последнюю тайну тайн. Тогда жизнь самоупраздняется, положив некий непостижимый кирпич в космическую историю, и стирает все условия для возобновления на этой планете. Зачем это надо, мы сейчас знать не можем, хотя и можем уже всё это предчувствовать, ощущать собственный программный код, как Егор Летов или церковь Эвтаназии. Развитие — это мышление, мышление — это проведение границ, а слишком много прочерченных границ образуют сплошную темноту, как на черном квадрате Малевича или на анархистском знамени. Возможно, только через фазу разумной жизни могут появиться какие-то, необходимые космосу материалы-вещества, узлы геологической логики. Но чтобы они возникли, нужна не только жизнь, но и её физический конец. Наверное, на последней стадии развития разумные формы понимают нечто, несовместимое с их дальнейшим физическим присутствием, и становятся настолько сознательны, что исчезают во имя чего-то, о чем никто из нас не знает пока. Сначала они становятся всемогущи, как боги, и генетически, допустим, отменяют естественную смерть, перестают стареть, но потом используют всемогущество единственно достойным образом — покидают любую реальность. Сперва смерть будет преодолена, а потом — выбрана. Лет двадцать назад — ядерный армагеддон, сейчас — экологический апокалипсис, только первые намеки на этот будущий коллективный суицид. Жизнь никак не обнаруживается на других планетах, потому что она там уже была или ещё будет. Каждый должен пройти этот путь из небытия в небытие сам.

 Оля так не думала. Это напоминало ей религию. Но религия и есть догадка о своем будущем: боги всемогущи, как люди последних времен, но недосягаемы, потому что их нет. Они требовательно отсутствуют.

 Она так не считала. Если лечь навзничь, глазами в южное небо, куда, танцуя, уходит дым, где исчезают искры и наши слова, то покажется что, потрескивая, горит планетарий. Мы сушили волосы у естественного огня, под мутной кометой, являющейся, если верить ученым, раз в девять тысяч лет. Кто-то пел в палатке про птицу за окном.

 Оля считала: нечего строить здесь, в «одесской банке», где размножается половина того, что живет потом в Черном море, терминал вместимостью в сорок миллионов тонн черных долларов. Агитации уже хватит, вечерами крановщики приходят со стройки к нашим кострам и многие соглашаются, но с утра снова выходят рыть себе могилу. Пикетов тоже достаточно. Никто не переубедит население в том, что терминал решит их проблемы с работой и наполнит мифический «бюджет», к которому они якобы имеют отношение. Пора баррикадироваться.

Почти бег отряда по пустому шоссе на рассвете. Черный флаг впереди всех, вперемежку с новым солнцем. Флаг, как отрез взволнованного моря, случайно оказавшийся в небе. Голованов сжимает руку своей девушки на фоне этого слепящего флага.