После расстрела. История русской родовой дворянки

В ноябре 1980, года в годовщину Октябрьского переворота, от нервного срыва моя мать занемогла и слегла в постель. «Извини сынок, запуталась я», – сказала она слабым голосом. Я вызвал врача, который поставил диагноз: двухсторонний паралич. Каждый день из поликлиники к нам домой приходили врачи, давали различные лекарства, но они не помогали. Я был в отчаянии и думал, как облегчить страдания моей любимой матери. Она не двигалась и лежала в отдельной комнате. Всю зиму я, жена и мои мальчики заботились о Марии. Ухаживать за парализованным больным непросто. Мы не замечали этих сложностей, делали все, чтобы она себя чувствовала комфортно. Несколько раз я предлагал отвезти её на лечение в Баку, но всякий раз получал отказ. Весной было небольшое облегчение, но она уже не вставала. Паралич приковал её к постели, и она не могла выйти из этого критического состояния. 12 мая 1981 года в 12 часов ночи она вызвала всех нас к себе. Я понял, что это было прощание со мной, женой и внуками, которые безумно любили Марию. Она лежала, не двигаясь, но глаза светились необычным светом. Я не мог сдержать своих слез, они непроизвольно лились по моему лицу. Я понял, что я теряю её, она уходит в иной мир, откуда нет возврата. В одно мгновение перед моими глазами, словно кинокадры, прошла вся моя жизнь, неразрывно связанная с этой прекрасной и самой красивой женщиной в мире. Она сказала тихо и с некоторой грустинкой: «Не плачь. Все кончено. Я ухожу. Но перед смертью я хочу отрыть тебе свою тайну, которую хранила всю жизнь. Я не твоя биологическая мать, но всю жизнь посвятила тебе и твоему воспитанию, и становлению в жизни. Я русская родовая дворянка, великая княгиня Мария Николаевна Романова. Похорони меня здесь, на Ширване, и не позволяй, чтобы вскрывали мою могилу. Если это произойдет, будет большая война. Пышные поминки не делай. На годовщину купи черного барана».

Она попросила ножницы и, отрезав небольшую прядку волос, передала мне на хранение. Я взял в руки отрезанные волосы и сложил их в коробку. Срезать волосы – это обычай всех членов династии Романовых. В бывшем архиве Октябрьской Революции хранилась папка, внутри которой лежал маленький конвертик с типографской надписью «Аничков дворец» и с тисненой короной. На нем, на английском языке было написано: «Волосы Ники, когда ему было три года».

Хоронил Марию по исламским традициям, нанял рабочих, которые рыли могилу на городском кладбище, купил 10 метров белой ткани и прилагающиеся вещи, вызвал муллу и женщину для омовения её тела. Возле пятиэтажного дома в палатке омыли тело моей матери. Я впервые видел тело: на груди – зарубцевавшиеся следы трехгранного штыка, а когда её перевернули, и на спине я заметил рубец от затянувшейся раны. Присутствовавшие во время омовения могли не знать, что это за рубцы, но я понимал, что это следы от той кошмарной ночи, когда большевики не пожалели ни одного человека из царской семьи. Глаза мои увлажнились, сердце мое отказывалось слушаться. Я еле-еле стоял на ногах. Вечером в 4 часа мы отвезли её на городское кладбище и похоронили неподалеку от белого кумбеза.

Три дня я не ходил на работу, а на четвертый мне передали, чтобы я вышел и работал до полудня.

Я все сделал так, как она завещала. Поминки были скромные, нанял повара для приготовления блюд, на длинные столы поставили хлеб, салаты, сыр и халву. Я дал три, семь и сорок дней, расплатился с муллой, которому подарил Коран в интересном переплете. В отделе горкоммунхоза заказал надгробный камень. На сороковой день я с членами семьи побывал на кладбище, и мулла читал суру «Ясин» из священного Корана. Вокруг места захоронения матери уже были свежие детские могилки. И это вполне объяснимо, она любила детей.

Мария тщательно скрывала свое происхождение, чтобы не пережить повторно все ужасы расстрела семьи, слуг и доктора Боткина. Из-за страха быть обнаруженной она даже не позволяла, чтобы её сфотографировали вместе с моей семьей. Но вот о тайне хорошо написал поэт Евгений Евтушенко: