Я не хотела этого и не преследовала цели Наташу эмоционально встряхнуть и спровоцировать на нервный срыв.
— Господи, — прижимаю ладони к лицу, накрыв рот и нос, — Господи…
— Мам, — шепчет Варя, — мам…
Я не понимаю, что происходит.
Меня сковал холодный ужас перед бывшим мужем, который закрывает дверь с тихим щелчком, который меня оглушает.
Если бы я согласилась тогда на план Романа забрать у Наташи ребенка, то мы могли бы все этого избежать.
— Мам…
Я хочу забиться в уголок, свернуться калачиком и уйти в анабиоз на несколько лет.
— Мама!
Я выныриваю из ледяного страха к испуганным дочерям.
Я позволила им узнать темную сторону их отца. Когда я кричала о разводе, я даже не думала о том, к чему мы придем в итоге.
К такому жуткому и жестокому вечеру.
— Мам, она правда умрет? — шепчет Алина.
— А тебе не насрать?! — огрызается Варя. — Пусть сдохнет!
— А мне нет! — взвизгивает Алина. — Ты тупая?! Если девочка умрет…
— Пусть умрет!
— Ты не понимаешь! — кричит Алина. — Какая ты дура! Дура! Мама! Скажи ей! Ты же понимаешь, да? Мама!
Простая истина в том, что мои дочери никогда не были во мне уверены, как в сильном родителе, который в случае конца света вытащит их и сможет дать опору.
Папа — да, но не я.
Они меня любят, но пора признаться самой себе, что я слабая, и поэтому сейчас их накрывает истерика.
Если потеряют отца в его безумии, его агрессии, которая с каждым новым часом закручивается в тугую воронку, то со мной их не ждет твердой почвы под ногами и уверенности в завтрашнем дне.
Вот и все.
— Мама!
Их отец сходит с ума, а мать — слабая малахольная идиотка, которая не распознала в любимом муже бандюгана с сомнительными связями.
Или не хотела замечать.
Не хотела знать.
Потому что это лишние тревоги, а меня лучше не беспокоить.
— Сама ты дура! Что, будешь называть ее сестричкой, да? Памперсы менять?! и это я дура?
Я знаю, что должна сейчас сделать и что предпринять, чтобы ограничить истерящих девочек в рамках.
Они должны принять реальность и осознать ее. Не истерить, не кричать друг на друга и обзываться.
Но для этого я сама должна отключить в себе истерику и эгоистичную обиду на Романа.
— Ненавижу тебя!
Я должна стать матерью, которая давит свои обиды, ревность, страх и отчаяние. Я должна.
— Дура! Это я тебя ненавижу!
— Хватит, — тихо говорю я и встаю.
Девочки замолкают и горящими в истерике глазами смотрят на меня. Как волчата, зараженные бешенством.
— Вы ничего этим не добьетесь, — перевожу взгляд с Алины на Варю, — довольно.
— Ты не понимаешь…
— Понимаю, — я не повышаю голос, — понимаю, девочки. У вашего отца родилась еще одна дочь.
Варя и Алина вздрагивают.
— Мы можем всю ночь кричать и даже драться, но факт остается фактом, — я устало пожимаю плечами. — У вас родилась сестра. Мне тоже это не нравится, но наша реальность такова. Папа у нас, похоже, бандит, и него теперь есть третья дочь.
— Надеюсь, она сдохнет, — шипит Варя.
— Легче стало? — перевожу на нее взгляд.
— Отстань.
— Тебе стало легче?! — повышаю я голос.
— Нет!
— И не станет! — рявкаю я. — Никому из нас легче не станет, если мы не примем того, что у вашего отца родилась еще одна дочь! Вот так, девочки, — развожу руки в стороны. — И у нас есть два варианта…
Я усмехаюсь, потому что говорю сейчас словами Романа.
— Мы возвращаемся домой, пьем по кружке какао и ложимся спать, — смотрю на них твердо и прямо. — И потом мы ждем, что будет дальше, — хмыкаю, — с глупой надеждой, что все будет хорошо. Что все разрешится как-то само собой.
— А второй? — едва слышно спрашивает Варя.
— Мы едем в девятый роддом, девочки, — спокойно отвечаю я. — Я оставлю вас с отцом, которому вы сейчас нужны, чтобы он окончательно не слетел с катушек. И этот выбор сделаете вы, как его дочери.
Глава 34. Тогда идем?
Только мы выходим в прихожую, как в дверь вальяжно, как к себе домой, заваливается амбал под два метра ростом, с коротким светлым ежиком на голове. Рожа квадратная, глаза — серые, мелкие и глубоко-посаженные. Одет в черный спортивный костюм. Жует жвачку.
Только спортивный костюм, а на улице — декабрь. Хотя, может, из машины выскочил и не успел подморозиться.
Я выхожу вперед и закрываю притихших дочерей собой. Мы с мужиком смотрит друг на друга, и я понимаю, что я с ним ничего не сделаю, если он из врагов Романа. Могу рожу его квадратную поцарапать и все.
Амбал щелкает жвачкой и приветствует меня:
— Здрасьте.
Надо взять себя в руки, и не показывать страх, пусть у меня все поджилки трясутся.
— Ты человека моего бывшего мужа.
— Типа того, — опять щелкает жвачкой, — попросил присмотреть.
Шмыгает и прячет руки в карманы спортивных штанов:
— Куда собрались. Домой?
Это мило, что Рома не забыл про няньку для меня.
— Может, представишься?
Я думаю, что он своим кулачищем может и стену при желании проломить.
— Точно, извиняйте, — мужик вздыхает, — я Хромой.
У меня правая бровь непроизвольно ползет на лоб.
— Ой, пардон, — опять противно щелкает жвачкой, — Вася я. Вася, да. Хромой я для своих же… не для дам, а вы дама… и с вами еще две дамы. Маленькие, да.
Моя бровь ползет выше.
Наверное, ум не главное для вышибал.