После развода. Новая семья предателя (СИ)

— И в этой семье, Рома, — мой голос всё же вздрагивает горькими слезами, — не должно быть места тайнам, недомолвкам.

Я делаю паузу и на выдохе продолжаю:

— В ней должна быть та любовь, которой, увы, у нас до сих пор не было. Мы любили лишь маски друг друга… Я не та, которой ты меня знал, а ты не тот, которым был… Мы жили в спектакле… Та Лера, которую ты знал все эти годы брака, не пришла бы, Рома, — слабо улыбаюсь, — но я сижу тут. И… не хочу, чтобы со мной был рядом старый Роман… Мне нужен настоящий Роман, который не прячется под иллюзией хорошего мужа. Это была не забота, Рома, а трусость.

Закрывает глаза.

— И твоя трусость привела к тому, чему привела, — я не моргаю, и лицо Романа расплывается за пеленой слез, — и есть ли у тебя сейчас смелость, чтобы принять второй шанс, м?

Можно простить и уйти, оставив позади себя руины прошлого, но можно бок о бок вновь построить очаг, камешек за камешком, а из пепла прошлого нам придётся замесить бетон, который скрепит основание.

— Останься, — Роман не отрывает от меня лихорадочного взгляда. — Останься. Прошу, останься. И я докажу тебе, что у меня есть силы вновь сделать тебя счастливой.

По его телу прокатывается сильная дрожь:

— Вас сделать счастливыми, девочки мои... Я буду за вас бороться, а без вас я... я... погибну.

А есть ли у меня смелость поверить Роману?

Есть ли у меня смелость теперь жить другой собой? Но ведь и прежней Лерой я теперь не буду. Наивная и по-девичьи глупая женщина я осталась в прошлом.

Я теперь знаю цену предательству, любви, одиночеству и прощению. Она велика.

— Лера… — Роман прижимается к правой коленке горячей щекой и выдыхает как в полубреду, — моя Лера…

Глава 61. Потерять весь мир

В доме у Ромы просторная светлая кухня из белого дерева и молочного мрамора.. Окна выходят в сад.

Весной и летом, наверное, в саду будет красиву.

Подношу стакан с водой к губам, глядя на голые кусты у дорожки, выложенной круглым камнями и гадаю, что что это.

Наверное черная смородина.

— Лера…

Я уже не вздрагиваю от голоса Романа. Последние глотки воды, и я отставляю стакан.

Вряд Алина и Варя сейчас спят. Они, конечно, безропотно послушались меня и пошли в кровать, чтобы досыпать последний сладкий час сна, но, вероятно, сидят сейчас на одной кровати и ждут, что будет дальше.

И я знаю, что они теперь примут мое любое решение без криков и истерик, потому что мы все понимаем: сегодняшнее утро — это точка невозврата, за которой больше не будет метаний, неуверенности и истерик.

По дорожке семенит Вася, выпуская дым, а затем почувствовав мой взгляд, оборачивается. Замирает и прячет сигарету. Пятится и медленно исчезает из поля моего зрения.

— Ром, — тихо спрашиваю я, — ты сейчас все же бандит или деловой человек?

Он же не тупой.

Он же должен был за эти годы вывести все свои активы из тени и легализоваться. По молодости это, конечно, весело рисковать жопой, но мы все все равно приходим к тому, что хотим спокойно жить.

— Деловой человек.

Я оглядываюсь.

— Ну, если бы ты решила при разводе с адвокатами устроит мне грандиозный разбор полетов, то… — он слабо улыбается, — у меня несколько лет все чисто… — вздыхает.

— Скольких людей ты убил?

Рома опускает лицо, хмурится, а после смотрит на меня:

— Одного, Лер.

Глаза черные-черные.

— Одного, — повторяет он. — Знаешь, с людьми довольно легко договорится, если… — делает паузу и у него лицо дергается, — Лер…

— Договаривай.

— Если сломать коленную чашечку.

— Наверное, это больно.

— Очень.

Разворачиваюсь к Роману и скрещиваю руки на груди:

— А прихвостней…

— Не прихвостни, Лер, — перебивает меня Рома. — Семья.

Я вскидываю бровь, и Рома взгляда не отводит.

— Семья, о которой ты нам не говорил, — усмехаюсь я. — Семья из кучи страшных здоровых мужиков.

— Ты бы не поняла, но они мою жопу не раз прикрывали, Лер, — Рома пожимает плечами.

— Если я потребую от них избавиться… — я иду на небольшую провокацию, чтобы нырнуть в душу Романа поглубже, и понять, на что он готов идти ради меня.

Как ему дороги страшные мужики, которые прикрывали ему жопу, и насколько он серьезен в своих словах, что они — семья?

Он одобрительно усмехается и делает ко мне несколько шагов. Я все еще не дергаюсь и не отступаю. Встают вплотную и касается щеки:

— Тогда я считаю, что ты должна будешь присутствовать на нашем разговоре о том, что они… ммммм… уволены, — прищуривается. — И увидишь, как Василий умеет строить просящие глазки…

Я недоуменно моргаю:

— Чего? Просящие глазки?

— Да. И вот это жутко, Лер, — его пальцы уже на моей шее, а голос становится тише.

Увы, но я его сейчас обломаю с его нежностями и учащенным дыханием.

— Что с Наташей, Ром? — я не моргаю.

Он резко отшатывается от меня, закрывает глаза и медленно выдыхает:

— Уточни вопрос, — сжимает руку в кулак и медленно опускает его.

А мне от упоминания Наташи сейчас не больно, но я вижу в ней опасность. Она же, мразь такая, обязательно появится с “сю-сю” и “му-сю” через несколько лет.

— А что в моем вопросе тебе непонятно, Ром?

Роман поднимает взгляд: