Официально мы с Демидом не миримся, не называем вещи своими именами, но по факту он каждую ночь ночует у меня. Спим в одной постели и любим друг друга до изнеможения. Заботимся о детях и друг о друге. Его вещи переехали к нам, зубная щетка заняла свое законное место на полке в ванной. Мы не говорим о будущем, ничего не планируем, а живем одним моментом. И этот момент распадается на тысячу мельчайших частичек счастья. Незамутненного, чистого, понятного без слов. Моменты без примесей грязи, без прошлого и будущего. Ничего не хочется решать, никуда не хочется спешить. Мы просто сливаемся в единое целое, восполняя пробелы, убирая лишнее, оставляя только самое важное. Семью и любовь.
Но ничего не длится вечно, и хрупкий кокон счастья разбивается на осколки, когда внешний мир вмешивается в нашу жизнь в виде моей мамы, которая нежданно-негаданно решает нагрянуть к нам в гости.
Звонок раздается прямо с утра в субботу, когда я счастливо потягиваюсь в постели. Высыпаюсь впервые за долгое время. Демиду не нужно на работу, и он взял на себя заботу об обоих детях. Не знаю, откуда у него взялись силы, меня он измучил за ночь полностью. Спала как убитая, позабыв обо всем. Улыбка все еще держится на лице, когда я, сонная, выползаю в коридор, потягиваясь.
Сонечка бежит к двери, чтобы открыть, но, конечно же, спрашивает, кто там.
— Бабушка, — раздается недовольный голос моей матери, приглушенный дверным полотном.
Переглядываемся с Демидом. Он быстро натягивает футболку, до этого он расхаживал в спортивных штанах, держа на руках Бусю. Я ищу взглядом домашнюю одежду, но, поскольку вчера Демид был крайне нетерпелив и куда-то ее закинул, не удается ее отыскать. На мне только майка и трусики, и в этом неподобающем виде, с растрепанными волосами и припухшими губами, только накинув сверху халат, висящий в ванной, я и встречаю мать.
— Думала, уж не откроете, — ворчит она недовольно, впихивая Демиду в руку пакет. — Вот, гостинцы внукам принесла. Вы же не приглашаете, поэтому я сама себя пригласила.
— Давай я его возьму, — подхожу к Демиду и перехватываю ребенка, который охотно идет ко мне, а сама оборачиваюсь к матери. — Мам, привет, извини, замоталась.
Она снимает шапку, пальто, сапоги, поправляет волосы и сжимает губы, оглядывая меня с ног до головы.
— Вижу, что замоталась. Забыла про мать. Ну, дочка, приглашай в кухню.
— Конечно-конечно, проходи, — спешу за матерью, которая, убедившись, что Демид отошел в ванную, наклоняется ко мне, вглядываясь в лицо. Чувствую себя как на допросе.
— Эля, ты что, спишь с ним? — прищурившись, спрашивает она.
Вот так, прямо в лоб. Полностью в духе моей матери. Задохнувшись от инстинктивного страха, берущего корни из детства, не знаю, что и сказать.
— Спишь, — отвечает она за меня и кивает своим мыслям. — Это был лишь вопрос времени. Я сразу сказала, что так и будет. Бесхребетная ты, Эля. Как можно было простить…
Договорить она не успевает, так как в кухню входит Демид, а при нем она не готова меня отчитывать. Свою грубость она облекает в более вежливые фразы.
— Как я погляжу, у вас все наладилось? — спрашивает уже у него, передергивая плечами.
— А у вас с этим проблемы, Мария Никитична? — стальной голос Демида раздается в кухне, и я вжимаю голову в плечи, не готовая вступать в ругань с матерью.
— У меня? У меня проблем никаких, — она приподнимает бровь, но всем видом опровергает свои же слова. — Это у вас проблемы! Женитесь — разводитесь. Отказываетесь от детей — потом их на себя записываете. Наше дело маленькое, сиди да помалкивай, не вмешивайтесь, Мария Никитична. Ваше мнение тут никому не нужно, — сжав рукой край стола, она исторгает волны возмущения.
Перевожу беспомощный взгляд на Демида. Они и раньше не ладили с моей матерью, как только она узнала, что я собираюсь замуж за отца-одиночку с маленьким ребенком, а уж потом и подавно, когда Демид бросил нас с Димочкой, она окончательно отвергла его в качестве зятя и за человека не считала. Глупо было надеяться, что она изменит свое мнение.
— Так или иначе, это наша жизнь, Мария Никитична, — твердо говорит Демид, смотря в глаза теще, — и в своих проблемах, как вы это называете, мы разберемся сами.
— Я вижу, как вы разбираетесь! Через койку! — ерничает мать, глядя на меня. — Эля, собирайся, поедем домой. Или ты готова и дальше унижаться?
— Мама, — я снова кидаю беспомощный взгляд на Демида, дрожа всем телом и прижимая к себе Бусю.
Конечно, я понимаю, что никуда не поеду с ней, да она ни на что и не влияет, но ясно чувствую, к чему все идет. К окончательному и бесповоротному разрыву между нами, потому что Демид не будет терпеть ее нападки, а я между ними выберу, конечно же, свою семью.
Жалость заползает в сердце. Мама такая одинокая, и злость ее исходит из этого одиночества, а я, по сути, бросила ее и забыла, живу своей жизнью, купаюсь в счастье, намеренно абстрагируясь от реальности и любого негатива.
А моя мать — это концентрированный негатив в чистом виде. И больно оттого, что самый близкий человек не готов понять, принять и любить безусловно.