Видно, что Ксюше неудобно расспрашивать, но мы же подруги. Я не вижу смысла скрывать правду, не хочу, чтобы она узнавала от кого-то другого кривую версию, поэтому в общих чертах рассказываю ей о наших перипетиях.
Ксю только охает и ахает, сочувствуя мне. По мере рассказа осознаю, что события действительно стали прошлым, мы пережили этот тяжелый период. С трудом, со слезами, но пережили. Болезнь Сони, страх, что она умрет, подозрения в обоюдных изменах, несправедливый развод, оскорбления и упреки. Неужели мы справились со всем этим только для того, чтобы оказаться порознь?
— А как вы? Какие планы? Насовсем перебрались на родину? — перевожу тему на жизнь подруги.
— Глеб перевел бизнес сюда, и мне тоже надо налаживать новые связи. Все постоянные клиенты остались за границей, у меня там была клиентская база. Здесь все придется заново нарабатывать. Если решите купить новый дом, то милости прошу. Сделаю большую скидку. А теперь дайте же мне этого пухляшика! — с радостным восклицанием Ксюша берет закончившего кушать малыша на ручки.
Как самую великую драгоценность держит перед собой и рассматривает.
— Хочешь, бери на пару дней? — шутливо предлагаю ей, ожидая ответной шутки, но вместо этого подруга сникает и со значением смотрит на дверь. — А там, может и о своем задумаетесь.
— Глеб не хочет детей. Никогда не хотел. Правда, я думала, что это юношеская блажь, пройдет. Потом думала, что мы заняты. А теперь…
Не вмешиваюсь в поток ее мыслей, терпеливо жду, что она продолжит.
— А теперь мне кажется, что со мной что-то не так, раз он не хочет от меня ребенка.
— Да ну, не придумывай, — спешу ее успокоить.
— Я это чувствую. Раньше он был равнодушен к детям, теперь любой разговор о них делает его агрессивным. Ты видела, как отреагировал на Соню и Димочку? Его передергивает.
— Ксюш, ты преувеличиваешь. Когда ты родишь, он сразу переменится.
— Нет, он даже не дает мне возможности заговорить на эту тему.
— Вам надо поговорить, — убеждаю ее. Я, как никто, знаю, что важно разговаривать и ничего не скрывать друг от друга.
— Не знаю, чем это поможет. Мы, наоборот, все больше отдаляемся друг от друга. Заняты работой, каждый — своими проектами. Ребенок мог бы объединить нашу семью. Еще и родственники со всех сторон намекают, что часики тикают. А вообще… — она понижает голос, говоря уже на ухо. — Я думаю, вдруг у Глеба другая?
Договорить Ксюша не успевает, наш интимный женский междусобойчик прерывают мужчины, зазывая обратно на кухню. Ужин продолжается, но теперь я изучаю пару новым взглядом, присматриваясь и пытаясь увидеть отношение Глеба к жене. Поймав себя на этой мысли, осекаю ее. Мне своих, что ли, проблем мало? Вмешиваться я все равно бы не стала. Это не мое дело. Просто по-человечески жалко Ксюшу, которая только и делает, что бегает потискать малыша.
— Я останусь сегодня, — твердо говорит мне Громов, едва за гостями закрывается дверь.
Мы стоим в коридоре, и я собираюсь проводить его. Задохнувшись от волнения, мотаю головой. Нет, если Демид останется, я уже не смогу остановить его.
— Дети уснут, и ты придешь ко мне в спальню, — продолжает он натиск, не спуская с меня горячего, голодного взгляда, который пробирает до костей. Жар распространяется под кожу, затрагивая каждый нерв, заставляя пульс бешено биться.
— Многого хочешь, Громов, — прищурившись, шиплю ему в губы, которые уже нагло прижались к моим. Он ловит мои кулаки, не давая мне оттолкнуть его. Сопротивляюсь, но слабо, он слишком силен, да и я так быстро сдаюсь. Головокружительный поцелуй затуманивает разум.
— Ты тоже хочешь, Эля, — ласково шепчет мне на ухо и украдкой успевает огладить по груди и по попе, пока дочка не выскакивает из комнаты в поисках нас.
— Вы что тут? Папочка, ты останешься? — спрашивает жалостливо.
— Если мама разрешит, то да, — муж беззастенчиво использует ребенка в своих целях, и Сонечка обнимает мои бедра и заглядывает в глаза с видом беззащитного котенка.
— Мамочка, папа будет себя хорошо вести, я прослежу, — Сонечка абсолютно серьезна.
Ребенок своей фразой вызывает у нас приступ смеха, и я вешаю пальто Демида на вешалку. Никуда он сегодня не уйдет.
Глава 26
Как только дети уложены спать, Эля вся моя. Я несу ее в свою спальню, не тратя времени на разговоры, и она не сопротивляется. Обнимает меня за шею и податливо выгибает спину, пока я целую ее, нетерпеливо покусывая пухлые губы.
— Демид, свет… — напоминает она, когда я тянусь, чтобы снять с нее одежду.
— Хочу посмотреть на тебя, так что свет остается, — бескомпромиссно заявляю ей, душа протест еще одним поцелуем.
Фигура Эли стала более округлой после родов, и это сводит меня с ума. Я скольжу руками по ее изгибам, останавливаясь на тонкой талии с розовым шрамом от операции внизу живота, и прижимаюсь к нему губами, закрыв глаза и чувствуя, как под веками закипают слезы.
Черт! Не время сейчас для этих эмоций, но от них никуда не деться, потому что чувство вины и сожаление — мои постоянные спутники в последние недели.
— Демид, — шепчет Эля, запуская пальчики в мои волосы и поглаживая кожу головы. — Что?