После Рима. 192–430 по Рождеству. От «солдатских императоров» до Карла Великого

Он рассказывает, что статуя эта была поставлена по обету еще в древности в ограждение от огня Этны и в отвращение морского набега варваров. В одной ноге у нее был неугасимый огонь; в другой — неиссякающая вода. Впоследствии, когда эта статуя погибла, Сицилия претерпела опустошения и от огня Этны, и от варваров».

На самом деле готский флот пострадал от шторма и поход на Сицилию не состоялся.

В конце 410 года Аларих умер в Козенце. Короля готов похоронили на дне реки Бусенто, отведя на время воды, а затем вновь затопив русло, чтобы его могила никогда не подверглась осквернению.

Престол кочевого готского королевства после Алариха занял Атаульф, брат жены покойного короля. Иногда пишут, что Атаульф был «настроен проримски». Это не совсем так: он ненавидел римлян, но, считаясь с реальностью, пытался сблизиться с ними и воспользоваться оставшейся мощью империи во благо своего народа.

^{Передвижения вестготов в 376–418 годах}

Павел Орозий сообщает:

«Атаульф, хотя и был преисполнен духом, умом и могуществен, обыкновенно признавал, что он пламенно желал, чтобы, когда будет истреблено само имя римское, вся римская земля стала бы готской империей и по факту, и по имени, и чтобы, если говорить попросту, то, что было Романией, стало бы Готией, а Атаульф стал бы тем, кем некогда был Цезарь Август. Однако когда на большом опыте он убедился, что ни готы не могут повиноваться законам из-за своей неукротимой дикости, ни государство не может быть лишено законов, ибо без них государство — не государство, он решил наконец обрести себе славу человека, восстановившего в цветущем состоянии и укрепившего силами готов римское имя, и стать для потомков инициатором восстановления Римского государства, после того как не смог сделаться его преобразователем»[36].

Записывая этот рассказ, Орозий ссылается на святого Иеронима, которому эти слова передал «некий муж из Нарбоны, прославившийся на службе у Феодосия, человек весьма религиозный, рассудительный и серьезный». Сам Орозий в 414 году прибыл к Августину в Гиппон, а оттуда направился в Иерусалим к святому Иерониму, от которого, вероятно, и услышал приведенную историю. Насколько тесен был тогда мир образованных христианских авторов!

В конце 412 года Атаульф повел войско в Галлию. Свою прекрасную пленницу он использовал для того, чтобы выторговать у военачальника Флавия Констанция если не хлеб, в котором так нуждались готы, то хотя бы время:

«Атаульфа просили вернуть Плацидию — главным образом благодаря мольбам Констанция, который впоследствии и женился на ней. Так как обещания, данные Атаульфу, особенно касающиеся присылки хлеба, не были выполнены, то он не отдал ее и собирался разорвать мир войной… У обещавших не было возможности его дать, но они тем не менее соглашались предоставить его, если получат Плацидию… Атаульф задумал жениться на Плацидии, а так как Констанций требовал ее, то он предъявил еще более тяжелые притязания, рассчитывая при невыполнении этих требований на благовидный предлог для ее удержания».

Олимпиодор здесь ясно говорит о том, что обе стороны прибегли к хитрости и коварству, стараясь переиродить друг друга: Атаульф с самого начала не собирался отдавать Галлу Плацидию, а у Констанция не было обещанного готам хлеба.

В 412 году голодное войско Атаульфа пересекло Альпы и вошло в разоренную вандалами Галлию.

Разграбленный и опозоренный Рим был наименьшей проблемой империи. Куда важнее то, что внешний враг обнажил слабое место в политической системе Римского государства. От Аммиана мы знаем, что в ходе битвы под Адрианополем к готам присоединились не только низшие слои населения, но и привилегированные, в основном — крупные землевладельцы; ровно то же самое произошло, когда готы вошли в Италию. Почему они это делали и на что надеялись?

Ведущим затруднением было политическое устройство империи, которая состояла из множества самоуправляемых общин, и по неписаному договору между центром и периферией, в обмен на уплату налогов центр обеспечивал защиту собственности местных элит, то есть землевладений. Этот договор начал трещать, когда гражданские войны обратили внутренний порядок в хаос, и окончательно рухнул с появлением сильного внешнего врага.

Провинциальные элиты — и прежде всего землевладельцы — переметнулись к варварам не из-за низких моральных качеств и не в расчете на новые блага из рук завоевателей, а в силу того, что их богатством была земля. Ее не положишь в мешок и не унесешь с собой в безопасное укрытие. Тот, кто бросал землю, лишался всего, и, главное, лишался богатства и статуса. Выбор у землевладельцев был невелик: либо стать никем, либо попробовать договориться с завоевателями и приспособиться к новым условиям. Так сделали землевладельцы Фракии и Мёзии, так в будущем поступят их собратья в Италии, Испании и Галлии.

Империя пробуждается