После России

— Отвечу. Глазунов в своих картинах несет нечто абсолютно необходимое русскому человеку сегодня. Что именно? Объяснить трудно, может быть, даже невозможно. Но для меня очевидно, что есть в его творчестве некое свойство, которое привлекает к нему именно русскую публику. И свойство это совсем не шуточное. То есть я как бы в скобках замечу, что фигура Глазунова все время меня интригует и заставляет размышлять о русском искусстве. Хотя я должен сказать, что у Глазунова много, даже очень много слабых мест и как у художника, и как у человека. Но есть что-то такое, отчего дрожит, волнуется наша русская душа.

— Если бы вы не уехали из России, что бы с вами стало?

— Я сейчас уже отчетливо понимаю: останься я — давно бы погиб. Да, да, скорее всего. Дело в том, что есть у меня слабость, пристрастие, вполне вроде бы нормальное, не переходящее границ, — пристрастие к алкоголю. Так вот, думается мне, что слабость эта превратила бы меня сегодня в то, во что превратила она совершенно замечательного, удивительного, любимого мной художника Диму Краснопевцева. Кем бы я был, откажись уехать, — я был бы не Зверевым, а Димой Краснопевцевым… Вот вам и хорошая концовка для нашего интервью.

Целков не возвращен до сих пор. Как политический беженец, он проживает в Париже и выставляется, продается. Его имя давно уже стало символом неповторимого русского авангарда. Итальянское издательство «Фаб-бри» выпустило цветную монографию-гигант, посвященную Пулкову. Сотни работ. Книга вышла в серии «Выдающиеся мастера XX века». Лишь немногие художники удостаивались чести быть изданными в этой серии.

Остается добавить, что Иосиф Бродский считает Олега Пулкова самым замечательным художником послевоенного времени. Ноябрь 1989 г.

НА КРАЮ ПОИСКА, ГДЕ ПРАВДА ПРЕДЕЛЬНО ЖЕСТОКА К приезду на родину писателя Владимира Максимова

Поначалу было все официально: пришел, встретила секретарша, проводила в кабинет, «Здрасьте» — «Здрасьте», строгий, даже суровый взгляд (подумал, что его, наверное, боятся дети), нет, не напускное, потом мне говорили, что он всегда такой, жизнь позади нелегкая, да и видно, что человек непраздный, занят делом, времени лишнего у него нет. Посмотрел по сторонам; глаза остановились на зелененьких переплетах посевского шеститомника и на огромной монографии Михаила Шемякина — его картины висели на стене. Где оказались, там и сели, я положил на краешек стола магнитофон, а Владимир Максимов. не дожидаясь первого вопроса, начал говорить — приглушенно, вроде бы нервно, но четко и уверенно.