Первая улыбка на лице моего собеседника:
— Посидите, но только штаб-квартиру я перевел в Бельгию. Это жилище у нас как бы временное, хочу, чтобы дочери доучились в парижской школе, а основной дом у нас в Брюсселе. Года через три-четыре переберусь туда. Там есть сад, там тихо, много места. Там я могу принимать своих друзей.
«Старую ложь на новую?! Ярлыков не боюсь. Мне дороги и Булат Окуджава, и Василин Белов. Все мы — жертвы социального соблазна».
— Я против того, чтобы ревизировать нашу собственную историю, чтобы новая ложь заменяла старую. Я против того, что люди, которые еще вчера говорили одно, теперь говорят другое, ни в чем не раскаиваясь. Не могу со всем этим согласиться. Мне скоро шестьдесят лет, мне не много осталось в этой жизни, чтобы я чему-то аплодировал. И пусть наклеивают какие угодно ярлыки, извлекая мои стишки о Сталине сорокалетней давности, как это сделал «Огонек», это прием дешевый. В те годы такие же стихи писали и Твардовский, и Яшин, и многие, многие другие. Я не боюсь ярлыков, уже давно поборол в себе страх перед интеллектуальным террором, изжил его из себя. И я буду говорить то, что думаю.
«Там, на крайней точке поиска, где правда жестоко предельна, где борьба приводит на край гибели, где абстрактный выбор становится абсурдом, а решает импульс живой души, — там, на краю, стоит сегодня Владимир Максимов». Лев Аннинский.