После России

— Процесс возвращения храмов — справедливый процесс. Но иерархи неадекватны тому, что церкви разрешает сегодня государство. Они отстают от событий. О чем они говорят даже на международных конференциях? О том, как тяжело жилось церкви до революции и как она расцвела после. Ну кто в это поверит? Это противоречит всем элементарным фактам. Для меня такие чиновники в рясе — из времен застоя. И они должны уйти. В церковь должна прийти новая генерация. Нынешние же стараются забегать вперед хозяина, и это очень огорчает. Правда, к сожалению, полное подчинение государству — давний грех русской иерархии, начиная с Петра. Не при Советской власти это началось, а с образования Синода при Петре. Сколько же у нас застарелых недугов?! К примеру, и до революции тайну исповеди нарушали.

Грех тащится за нами, за семьдесят лет он приобрел уже гипертрофированный характер. И пока не произойдет в нашей православной иерархии смены генерации и психологии, дела не будет, откройте хоть двести тысяч церквей. Не знаю вот, как сейчас, но и до самого последнего времени в церквах запрещались проповеди. А что же это за служба церковная без проповеди?!

«Пожить бы еще Андрею Тарковскому лет двадцать!»

— В России Андрея Тарковского я знал, как говорится, шапочно. Когда он решил остаться на Западе, он обратился ко мне за советом. Я приехал к нему в Рим и долго отговаривал его от этого поступка. Я говорил: «Смотрите, Андрей, по отношению к вам начнется другой счет, вы будете уже эмигрантом. А это другое отношение, другой круг знакомств, другие друзья». Но он отвечал одно: «Я решил!» Тогда я попросил молодежную католическую организацию, в которой он был популярен, устроить пресс-конференцию.

Выступали Ростропович, Любимов, Антониони… С тех пор мы подружились, я к нему очень привязался. А вскоре он заболел, и мы виделись или в больнице, или дома. Андрей был человек удивительный. Я скептически отношусь к нашим деятелям театра. Чехов в свое время говорил, что наши актеры отстали от общества по крайней мере на семьдесят лет. Конечно, не все, но в основной массе. Тарковский был явлением исключительным. Он мыслитель, много думавший, много знавший, много понимавший. С ним было интересно говорить, интересно слушать. Мы в «Континенте» печатали его записи — вдова передала; они свидетельствуют, что это был режиссер-мыслитель. Фильмы его не так просты, в них сразу не проникнешь. Я, к примеру, высоко ценя художественные достоинства картины «Андрей Рублев», считаю тенденциозным истолкование в нем русской истории. Все было в русской истории, но и в любой истории было все. И стоило ли педалировать тем, что это могло быть только у русских.

Любая история построена на крови. Я видел все последующие фильмы Тарковского, он показывал их мне, едва склеив, и они меня всегда потрясали. Как мистически умел он проникать в жизненную ткань, как вызывал в душе процессы, дремавшие до сих пор. Все мечтал о Гофманиаде, об экранизации «Идиота». Как много было замыслов, в его лице мы потеряли что-то очень большое. Лет двадцать бы еще пожить ему на свете, ну хотя бы десять…

«Богатство сюжетов и стилей, тяготеющих к общему центру притяжения человека, носителю Божественного начала. Ключ ко всем романам Максимова: Библия».

Жан-Пьер Морель. 1978

«Никого не сужу. Смотрю на вещи уже иначе. Хочу встретиться со своим читателем. «Семь дней», «Ковчег для незваных», роман о Колчаке. Последняя статья Георгия Адамовича. Третий Пастернак, четвертый Достоевский».

— К наездам эмигрантов в СССР я относился с осуждением. По какой причине? Я считал, что, пока государство, общество в какой-либо, хотя бы в косвенной, форме не признает свою вину за то, что мы оказались здесь, мы не имеем морального права печататься и ездить на родину. Поэтому я очень негативно отнесся и к публикациям в СССР Солженицына. Знаете, или по лжи, или не по лжи. А если печататься там, откуда гнали без извинения перед тобой, значит, по лжи. А я этого не принимаю. Я принял постулат Александра Исаевича и хочу ему следовать. Он же сам ему не следует… Толстовский вариант? Вы давайте, а я отдельно поживу. Вы давайте бросайте семьи, дома, бросайте все. А я буду жить так, как жил, — барином.

Надо вернуться к исконному смыслу христианства: если ты к чему-то призываешь, то и живи по своим принципам.