После Шлиссельбурга

«Я хотела бы отметить некоторые черты Гершуни, характеризующие его, как известный этический тип. Широкий ум, организаторский талант и сильная воля несомненно расчищали Гершуни дорогу на верхи партии. Но за этими качествами стояло нечто другое, что сообщало ему великий нравственный авторитет. Это был аскетизм, физический и духовный. В отношении первого — он никогда не путался в лохмотьях материальных благ и был неподкупен для того, что можно назвать «лакомством» жизни. Среди многих черт, которые можно было бы привести в доказательство, я укажу один маленький, но характерный случай. Когда он был уже на высоте своей славы, после всего того, что он сделал, как один из основателей и организаторов партии с.-р., после Шлиссельбурга и бегства из Акатуя, когда он возвратился из Америки, привезя с собою 140 тысяч франков, — он относился с величайшей бережностью к каждому франку, необходимому для его существования. Одним из первых заявлений его после встречи с Рубановичем, сопровождавшим его из Брюсселя в Париж, было: «отыщите мне работу — ведь я должен зарабатывать себе хлеб…» А когда он узнал, что у одного из его друзей есть пять франков, данных для покупки ему цветов, он настоятельно требовал, чтобы они были выданы ему монетой, считая, что цветы для него роскошь… Как я сказала, он был аскетом и в смысле духовном. Под аскетизмом духовным я подразумеваю то, когда у человека есть одна великая идея, которой подчинены все помыслы и чувства. Свобода и справедливость, осуществление их путем революции — такова была идея, одушевлявшая Гершуни. Для него революционное дело было не одно из многих дел в жизни и даже не главное дело — это было единственное его дело. В этом отношении его взоры были всегда устремлены к звездам, и он шел, едва касаясь земли. Именно это — подчинение всего себя великому и высокому, наряду с игнорированием материального — давало ему цельность, полное единство слова с делом. Слово и дело никогда не были у него в противоречии, и это создавало силу его громадного авторитета. Когда Гершуни не был на деле, он поражал сердечностью и вдумчивостью по отношению к чужой личности. Он обладал тогда почти женственной мягкостью… Когда же он был на деле, от него тянуло холодком… Но это была свежесть горного воздуха, холод снеговых вершин, куда не достигают пыль и чад человеческого жилья.

В душе Гершуни был бог, была белая лилия, строгая по форме и по цвету… И вот это-то создавало силу, пред которою склонялось всё».

Глава тридцать вторая В Лондоне

После похорон Гершуни я сделала свое первое путешествие в Англию. По приглашению Дионео (Шкловского) я должна была остановиться у него в семье.

После Шлиссельбурга я всегда чувствовала себя неспокойно, когда ехала одна. А тут предстояла пересадка на пароход, потом переезд через Ламанш и новая посадка в вагон в Фолькстоне. Но все сошло благополучно, и 40 минут переезда морем казались простой прогулкой.

Подъезжая к берегу Великобритании, я была удивлена видом города: все дома, которые видел глаз, были как две капли воды похожи один на другой. Небольших размеров, в два этажа, красные, кирпичные, тесно прилепившиеся друг к другу, они напоминали пчелиные соты с их однообразными, правильными ячейками.

Вот, подумала я, неужели в будущем обществе будут, чтобы никому не было обидно, все дома строить на такой же лад?! В Лондоне я находила потом совершенно такое же однообразие. Идешь по улице, и по обе стороны ее все дома белые, трехэтажные с палисадником впереди, с парадной входной дверью посреди фасада, — все как у одного, так и у другого. Нет возможности отличить по наружному виду свой дом от чужого — приходится смотреть номер. На других улицах все дома красные и все одинаковые. Нередко происходят недоразумения — заходят или звонят в чужой дом, приняв за свой.

Со страхом выходила я на платформу станции Черинг-Кросс и думала: как в незнакомом городе, с неполным знанием языка доберусь до Дионео, но меня встретила активистка Мальмберг, знакомая по Гельсингфорсу, и отвезла к радушным хозяевам. Когда мы подъехали к калитке палисадника, я увидела на деревянной дощечке родное слово: «Колыма». Так Дионео окрестил дом в память десятилетней ссылки в Колымске.

Дионео, много лет бывший сотрудником журнала «Русское Богатство», был известен своими блестящими и содержательными корреспонденциями о внутренней жизни Англии и Ирландии. Сообразно с требованиями читателей этого издания и будучи сам демократом, он давал превосходные сведения о положении рабочего класса в Англии, о соотношении партий, о рабочем законодательстве, о финансовых и земельных реформах, об обложении ренты, отчуждении необрабатываемых земель лордов в пользу мелких арендаторов и земледельцев и т. п.; о волнениях в Ирландии и ее борьбе за свободу и независимость. Ни одно явление политической и общественной жизни Великобритании не проходило мимо его внимания и должного освещения.