После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950

Мы вышли на окраину поселка Городище. Куда бы я ни смотрел, везде были пленные, одни только пленные. Невозможно было сосчитать, сколько нас там было. Я вспомнил, как три месяца назад, еще будучи в строю, бывал здесь. Нам было нечего есть и пить. Не было никакой внятной организации или системы обращения с пленными, но ходили разговоры, что нас отправят в специальный лагерь для пленных. Мы оказались каплей в людском море. Мы находились в поселке уже несколько часов. Успело стемнеть, когда казавшийся бесконечным поток солдат подошел к западной окраине Городища. Сам поселок тоже был переполнен ошеломленными военнопленными.

Первый этап: Бабуркин – Большая Россошка

Постепенно идти вперед стало легче. Я был слишком ошеломлен всем произошедшим со мной, чтобы сохранить ясность мыслей. Будто слепой, я брел вперед вместе с колонной. Дорога была плохой, в темноте не было видно ям и ухабов, поэтому меня то и дело бросало то влево, то вправо; иногда мы с товарищами сталкивались друг с другом. Во время того сложного перехода я обливался потом. Сколько мы уже шли? Я не мог понять. Впереди колонны замаячило несколько редких огней. Я не знал, что это такое, но кто-то проговорил:

– Наверное, это Гумрак.

Приближающийся звук работающего двигателя заставил нас отступить в сторону. Это был тяжелый тягач «Иосиф Сталин», который тащил за собой два тяжелых орудия с сидящими на них, несмотря на холод, расчетами. Бросалось в глаза отсутствие каких-либо личных вещей или багажа – только лишь боеприпасы, как это было принято и у нас. Огни постепенно становились все ближе. Наличие железнодорожной ветки подтвердило догадку, что это действительно Гумрак. Разбитые машины и орудия вдоль железной дороги уже успели собрать, и движение по ней явно стало более оживленным. То тут, то там открывались двери укрытий, за которыми мерцал свет фонарей. Впереди, там, куда мы направлялись, огней не было совсем. Лишь сплошная темнота растянувшейся огромной змеей железной дороги, да еще небесный свод надменно и холодно смотрел сверху на то, как мы бредем вдоль нее. Время от времени объявлялась короткая остановка, и охранники дожидались, когда растянувшаяся колонна пленных снова сомкнет ряды. Как и мои товарищи, я использовал это время, чтобы отдохнуть, подстелив под себя одеяло. Я чувствовал, что неимоверно устал. Отсутствие полноценного отдыха в течение двух последних недель давало о себе знать. Но долго лежать мы не могли, так как пронизывающий холод тут же начинал сковывать тела. Мороз безжалостно и безудержно наползал снизу. Только через несколько сот метров марша кровь вновь начинала циркулировать в согревающемся теле.

Ночь казалась бесконечной. Мой желудок требовал своего, заявляя о своих правах, которые грубо попирались в последние дни. Но у меня ничего не было. Когда мне снова удастся поесть? Я вздохнул. На востоке появилась узкая полоска, возвещающая о приближении рассвета. Скоро наступит новый день, и, может быть, тогда мир станет другим. Конвоиры тоже говорили, что в обозримом будущем нас должны были покормить. Кто-то даже знал, где именно это должно было произойти. Они считали, что нас ведут в Бабуркин, где и разместят.

Вот мы и пришли в Бабуркин. Колонну остановили в долине или, точнее выражаясь, скорее, в низине. Разбросанное повсюду оружие и другое военное имущество свидетельствовали о том, что недавно здесь шли бои. Охранники нырнули в одно из подземных укрытий. На месте, где всего несколько недель назад располагался живописный поселок, остался один-единственный деревянный дом. Мы стали искать, где бы укрыться от ветра, сгрудились вместе, пытаясь согреться. Вдруг раздался крик:

– Идите получайте пищу!

Мы выстроились по двое. На двадцать человек полагалась одна буханка хлеба; кроме того, мы получили по одной соленой селедке на двоих. Но что это был за хлеб? Он был жестким, как камень. Кто-то крикнул:

– Хлеб замерз!

Его следовало порезать, а у нас не было для этого не только ножей, но и никакого инструмента вообще.

Я получил свой твердый как камень и холодный как лед кусочек. Я очень старался разжевать его, но безуспешно. Разочарованный, оставшийся голодным, я сунул хлеб в карман брюк. Может быть, со временем он там немного оттает. Голод заставил меня быстро проглотить холодную рыбу. Губы горели от соли, но я не обращал на это внимания. В небе засияло февральское солнце, но теплее от этого не стало. Снова немного согрелись, когда мы опять отправились в путь. Стоило остановиться хоть на секунду, как тело немедленно охватывал мороз. Новая дорога была лучше прежней. Ее явно очистили от снега, и по обочинам лежали сугробы метровой высоты.

Некоторые начали демонстрировать явные признаки усталости. Мы были на ногах уже почти полтора дня, не имея полноценного отдыха, не говоря уже о нескончаемых боях последних дней. Я тоже чувствовал себя уставшим, но держался.