После «Структуры научных революций»

Т. К у н: Я обратился в Фонд Гугенгейма, вероятно, в 1955–1956 гг. [на самом деле в 1954–1955 гг.]. Но мои проекты часто бывают далеки от реальности… Думаю, я никогда не мог точно сказать, сколько времени мне потребуется на какую-то работу. Мне кажется, я закончу ее в течение двух лет. Проходит время, я все еще над ней работаю и опять думаю, что через два года закончу, и так может продолжаться неизвестно сколько времени.

B. К и н д и: У вас уже были в то время ид ей по написанию «Структуры научных революций»?

Т. К у н: Эту книгу я хотел написать еще с тех времен, когда только начал изучать Аристотеля. Потому-то и пошел в историю науки. Я не знал, что она собой представляет, но был убежден в ее некумулятивности и что-то знал о научных революциях. Это было то, чем я действительно хотел заниматься. И слава Богу, что это заняло у меня столь долгое время, поскольку я успел приобрести репутацию в других областях. А идеи? Мне не хотелось говорить о них слишком рано, хотя они вышли в свет несколько преждевременно, но… слава Богу!

В. К и н д и: Некоторые из ваших идей похожи на разработанные Хэнсоном в его книге «Образцы научного открытия», в частности в главе 1 «Наблюдение».

Т. К у н: Да. Это логика открытия, в которую я все еще не верю, хотя полагаю, что вы можете говорить не о логике, а об обстоятельствах, в которых проявляется открытие.

В. К и н д и: Что вы можете сказать о видении (seeing)!

Т. К у н: Меня интересовал сдвиг гештальта как аспект изменения концептуальной структуры.

В. К и н д и: Как вы к этому пришли?

Т. К у н: Я пришел к этому благодаря изучению Аристотеля, а также отталкиваясь от других эпизодов. Когда я говорил студентам о Галилее, я преподносил его учение таким образом, чтобы важнейшие вещи в нем казались относительно аномальными. Вы помните, у Галилея есть рассуждение: тело, свободно падающее с вершины башни, движется по полуокружности с постоянной скоростью и стремится к центру Земли. Это рассуждение было для меня очень важным. Я старался понять, почему он это сказал. Имеется также аргумент, который кажется более понятным и объясняет, почему тела никогда не отклоняются от Земли независимо от того, с какой скоростью движутся. Здесь есть ошибка, и, мне кажется, я понял, в чем она состоит. Если вы знаете, как анализировала проблемы движения средневековая концепция «изменения формы», вы можете открыть эту ошибку. Это обычная ошибка истории ранней науки, поскольку люди не использовали и понятие ускоренного движения, и… Вот такие вопросы высвечивали аномалии и непосредственно относились к тому, что я пытался делать.

А. Б а л т а с: Вы остановились на том периоде, когда покинули Гарвард и переехали в Беркли. Как вас там встретили, с кем вы общались?..

Т. К у н: Расскажу интересную историю. У меня был друг, тьютор, как и я в Гарварде, который дружил с человеком по имени Стивен Пеппер. Этот человек руководил философским факультетом в Беркли. Мой друг знал, что я ушел из Гарварда и ищу работу, и сказал обо мне Стивену Пепперу, который пригласил меня. Философы Беркли хотели иметь в своей среде историка науки. Они сами не знали, чего хотят, поскольку история науки не была философской дисциплиной. Но я принял предложение, поскольку хотел заниматься философией. В последний момент они спросили, не хочу ли я также читать просто историю, и я ответил согласием. Я не знал, что из этого получится, но это было для меня лучшее место. Меня приняли одновременно на философский и исторический факультеты. Затем оказалось, что в Беркли нельзя было объявлять один и тот же курс лекций одновременно на двух факультетах, мне нужно было разделить мои курсы. Можно было читать курс по философии или курс по истории, но нельзя было читать курс истории философам. Я страшно расстроился. И я читал, как мне помнится, два курса по истории и два курса по философии. Два курса носили обзорный характер.