После свадьбы жили хорошо

«Козла» внезапно дернуло, все повалились набок. Брезентовый низкий потолок, щелкнув, пустил облачко пыли в глаза Веры Ивановны. Заревел мотор, председатель судорожно выворачивал баранку.

— Не газуй! Не газуй, тебе говорят! — нервно кричал старик с расстегнутым портфелем, открывая дверцу и собираясь выпрыгивать. А машина все кренилась, под ее днищем плюхало, со свистом летела грязь из-под колес.

— Амба, — выдохнул председатель, глуша мотор. — Толкнуть придется.

— Я предупреждал: не газуй! — вскрикнул старик с портфелем. — Кто газует на пробуксовке?

— Может, сядешь за руль? — спросил председатель. — Покажешь?

— За руль не сяду, официальных прав не имею, но в технике вождения разбираюсь! Всю жизнь на машинах проездил!

— А не сядешь, так молчи, — сказал председатель.

Они всю дорогу препирались, эти два старика. То ли сварливые характеры у обоих, то ли давнишняя неприязнь. Старик с портфелем, нервный и суматошный, все наскакивал на председателя, поддразнивал его, а председатель отругивался угрюмо, односложно и тем не менее ехидно.

Вылезли из машины. На задней стенке «козла» были привинчены железные ручки (видимо, специально для вытаскивания). Увязая в грязи, дыша едкой автомобильной копотью, схватились за эта ручки; Вера Ивановна тоже схватилась, и никто из попутчиков не удивился, восприняли как должное.

— Берем на себя! — скомандовал председатель.

— Нет, подаем влево! — закричал старик с портфелем.

— Не очень, не очень… — рассудительно проговорил Тимофей, — пупок развяжется!

«Господи, — вдруг подумала Вера Ивановна, — неужели все это со мной происходит? Что я делаю? Почему я здесь? Это ведь сон какой-то…»

Она впервые как бы очнулась от сегодняшней спешки и кутерьмы, посмотрела на себя трезво. И удивилась всей нелепости происходящего. Зачем ей понадобилось разыскивать телефон, бросаться из деревни в деревню, ловить машины, кого-то упрашивать, умолять, унижаться? Зачем? Если не сегодня исправят линию, так завтра исправят, и Серебровский позвонит вторично. Отчего же Вере Ивановне показалось, что нельзя медлить, что разговор должен сегодня состояться, что другой возможности не будет? Неужели все это путешествие она затеяла потому, что  б о я л а с ь  предстоящего разговора, боялась, что Дмитрий Алексеевич опять заупрямится и откажет Серебровскому? Лыкова сегодня нет дома, волей-неволей Вера Ивановна должна говорить вместо него, дать Серебровскому ответ… Неужели подсознательно Вера Ивановна и ощущала это как последнюю возможность что-то спасти? «Да нет же, — сказала она себе, — это абсолютная чепуха, я не думала об этом, я не хотела решать за Лыкова. И то, что я кинулась разыскивать телефон, — просто безрассудство, наваждение какое-то, дикая нелепость, мне совершенно несвойственная…»

Но она уже знала, что вновь станет думать об этом, вновь оправдывать себя. И оправдать не сможет. Бывают случаи, когда правоту ничем не подтвердишь, любые факты и доказательства бессильны. Просто нужна внутренняя уверенность в правоте.

А у Веры Ивановны почему-то уверенности не было.

2

Вытащили «козла». Старик с расстегнутым портфелем рухнул на кочку, вздрагивающими пальцами достал коробочку с валидолом, пихнул таблетку под язык. Впалые щеки старика округлились, будто он воздушный шарик надувал.

— С вами… в больницу… угодишь… — произнес он картаво. — Без пересадки.

— Пора бы привыкнуть, — сказал председатель. — Если всю жизнь на машинах…

Вера Ивановна щепочкой соскабливала с ног налипшую маслянистую грязь. А Тимофей, привстав на подножку «козла», вглядывался куда-то в даль — в фиолетовую, как бы струящуюся полоску, отделявшую серо-зеленые пространства болот и холмов от блеклого неба. Тимофей что-то заметил там, и Вера Ивановна поразилась откровенному восторгу, с каким Тимофей вдруг прошептал:

— Глядите-ка!

На краю горизонта, на фоне прерывистой, дрожащей черты леса двигались какие-то серые громадные существа. Вере Ивановне показалось, что идет медленная цепочка мамонтов. Нечто древнее, доисторическое было во всей этой картине; и вдруг страшно сделалось, будто глухой осенней ночью, когда смотришь на звезды и ощущаешь себя пылинкой в бесчисленных мирах…

— Тракторы, что ли? — спросил старик с портфелем.

— «Кировцы»… — шепнул Тимофей восхищенно.

Чудовища двигались мерно, безостановочно, на одинаковом расстоянии друг от друга; им безразличны были препятствия, вот так же мерно пройдут они сквозь лесную чащобу, подминая деревья, пройдут по болоту, вздымая торфяные пузырящиеся волны, пройдут по нагромождениям валунов, дробящихся под их ступнями…

— Это на карьере, — определил старик с портфелем. — Новую технику получили. Семенюк небось выбил.

— Как же, — сказал председатель, — держи карман.

— А что? Не Семенюк?

— Нет.

— А кто же?

— Я выбил.

— Ты-ы?

Председатель повел рукой, будто занавеску на окне отодвинул:

— Знакомься, называется: «ме-ли-ора-ция»… Поди, не знаешь, что это такое… Привык травополку искоренять.

— Почему это не знаю? Побольше твоего знаю! Грамотный!

— Ишь ты!

— А травополка ни при чем. Теперь взяли другой курс, только и всего.

— Накурсировал. Не знаем, как расхлебать.