После свадьбы жили хорошо

Это сходство завершилось совсем, когда старик, подойдя к газону, раскрыл толстую бамбуковую трость и присел на нее. Есть такие раскладные трости — с плетеной рукояткой, раздвигающейся в узкое сиденьице.

Сейчас трость уперлась в землю совсем как хвост-подпорка, — мохнатый седенький кенгуру сложил на груди кулачки, отдышался. Он был доволен; повернул голову с оттопыренными ушами, качнул ею, как бы здороваясь с работницами. Глаза у него щурились и часто помаргивали от солнечного света.

Поблизости, на краю газона, работали две женщины, — одна еще молоденькая, другая — постарше. Та, что постарше, мельком и равнодушно скользнула по старику взглядом и опять наклонилась к земле. Молоденькая поглядывала с затаенной усмешкой, живенько, выражение у нее было такое, с каким дети обычно дразнят смешных и нелепых взрослых.

Старик примостился поудобнее на своей подпорке, опять кивнул, собираясь заговорить. И вдруг он качнулся, как от внутреннего толчка, замер. В рыхлой почве, под лопатами женщин что-то блеснуло, пустив острый стеклянный лучик.

— Дайте! — с запинкой произнес старик. — Там пуговица. Вон она, видите? Дайте ее мне!

Он не отводил глаз от комка земли.

Молоденькая рассеянно затопталась, краешком лопаты разворошила землю. Облепленная грязью, скатилась с пласта земли граненая, с бутылочным отливом пуговица.

Старик схватил ее и зажал в кулаке. У него дергалась щека. Он постоял несколько секунд, а потом торопливо зашлепал по дорожке, волоча за собой палку, спотыкаясь и что-то бормоча.

— Вот псих, — сказала женщина постарше. — Бывают же!

— Чудной, — сказала молоденькая. — Все старики чудные. Ни одного не знаю, чтобы нормальный был. Смотри, он опять идет.

Старик и впрямь возвращался. Лицо у него было покрасневшим, сконфуженным и как будто мокрым. Еще издали он протянул руку:

— Возьмите, пожалуйста…

— Что, дедушка?

— Это не пуговица. Я ошибся. Не посмотрел, а это другая. Возьмите.

— Да не нужна нам ваша пуговица, — усмехнувшись, сказала молоденькая.

— Нет, нет, это не моя. Я же и говорю, что не моя. Сначала я подумал, что моя. Но это другая.

— Шли бы вы, гражданин, — устало и раздраженно сказала пожилая женщина. — Что вам надо?

— Я ошибся, — хрипло сказал старик, и было видно, что он вот-вот заплачет. — Понимаете, я не думал, что здесь еще найдется пуговица.

— Вы ее потеряли? — спросила молоденькая.

— Да. То есть не потерял, нет. Мы ее посадили.

Молоденькая фыркнула, она перестала копать и смотрела на старика. А он так и стоял с вытянутой рукой.

— Мы здесь тоже копали землю. В войну. Тут были огороды. И как раз тут был мой участок. Я сажал картошку. Даже не картошку, а глазки. Знаете, тогда сажали глазки, потому что картошки не было. И еще очистки сажали. Я здесь копал со своим сыном. Ему было шесть лет. И он посадил пуговицу, — знаете — как дети… Чтоб выросло целое пальто. Мы всё смеялись, что к осени вырастут картошка и новое пальто. И вдруг я сейчас вижу — пуговица… Я думал, та самая. Хотел взять. Ну, как память. У меня же ничего не осталось. А это другая… Не знаю, кто мог ее потерять. Даже удивительно, что нашлась еще чья-то пуговица.

— Вон что! — сказала молоденькая. — А мы же не знали. Мы думали, что вы просто так.

— Я и сам не знал, — сказал старик. — Вы извините. Я правда думал, что это наша.

Он посмотрел на пуговицу и выпустил ее из пальцев. Падая, она блеснула, — опять вспыхнул остренький лучик.

Старик кивнул и пошел прочь — узкоплечий, сутулый, похожий на кенгуру. Громадные боты оставляли на дорожке длинные следы. И палка чертила по песку, как опущенный хвост.

Молоденькая долго смотрела ему в спину.

— Как ты думаешь, — спросила она соседку, — где его сын?

Пожилая женщина работала по-прежнему не разгибаясь. Она как будто не слышала старика.

— Нам бы кончить к обеду, — сказала она молоденькой. — Смотри, еще сколько.

— Успеем.

— Не знаешь, получка будет сегодня?

— Говорили, будет.

Они вновь стали копать рядом. Острие лопаты входило в почву с таким звуком, будто резали хлеб. Перевернутые пласты серели, высыхая под солнцем. Женщины работали все с той же ловкостью и быстротой, без передышки, и только изредка замедляли движения, если вдруг попадался в земле камушек или фаянсовый черепок.

ПОЛЯНА, ГДЕ РАСТУТ ПАПОРОТНИКИ

— Все будет хорошо, поверь мне.

Александр Грин.

«Корабли в Лиссе»

1

— Варька! — закричала мать из кухни. — Варвара!.. Где ты есть?

— Вот я.

— Соль кончается. Сбегай в магазин, возьми пачку.

— Заказ принят, — сказала Варвара.

— Выполняй.

Мать стояла возле плиты и смотрела на пластмассовый тазик с рыбой. Тазик был порядочного размера. Но застывше-склизкие, жестяного цвета рыбины едва помещались в нем.

— Понимаешь, — проговорила мать задумчиво. — С этим что-то делать надо…

— Надо что-то предпринять?

— Именно. А то ведь они сдохнут. Отцу обида…

— Они и так дохлые!

— Нет, они снулые.

— Чего, чего?

Того. Предполагается, что пойманная рыба засыпает. Понятно? Она не дохлая, она спит.

— А если сдохнет, то какая получится?