После тяжелой продолжительной болезни. Время Николая II

Но одной административной «вертикалью» управлять такой большой страной во второй половине восемнадцатого века становилось уже трудно, поэтому Екатерина Великая несколько модернизировала формат государства: привлекла к управлению дворянство, превратив его из «служащих» в своего рода «миноритариев», объединенных с «главой корпорации» общностью интересов.

Тем самым был ослаблен главный принцип «ордынскости» – не делиться властью. Дворянское сословие, с одной стороны, очень помогало в строительстве и управлении империей, с другой – начало сознавать себя некоей отдельной силой. Так в России зародилось Общество, то есть прослойка (сначала очень узкая) людей, которые имели опасную склонность к независимому мышлению.

В девятнадцатом веке Общество постепенно становится всё многочисленней, всё влиятельней – по мере того, как в условиях мировой индустриальной революции острее проявляются недостатки «ордынской» модели: техническое отставание, экономическая неэффективность. Власть блюдет свою «вертикальность», не допускает Общество к управлению (это разрушило бы главную опору государственной стабильности), в результате часть Общества радикализируется, и возникает третья сила – революционное движение.

Как уже говорилось, сущностная разница между революционерами (любой партийной принадлежности) и той общественной силой, которую я очень условно называю «либералами», заключалась в методах, которыми два эти лагеря добивались власти. Революционеры делали ставку на ее насильственный захват, «либералы» – на «ползучий».

Государству с его сильным полицейским аппаратом совладать с революционерами было проще – Охранка и Жандармский корпус с этой задачей, как мы видели, вполне справились. Но раздавить «либеральную» оппозицию способен только режим, готовый к беспощадным массовым репрессиям, то есть в принципе отвергающий традиционную этику и всякую претензию на респектабельность. Монархия могла себе такое позволить при Иване Грозном или Петре Первом, но не в XX веке.

Государство развалилось прежде всего вследствие кризиса верховной власти – самодержавия. Главная российская опора насквозь прогнила. Ее разрушили не революционеры и даже не «либералы», она рухнула сама. Мы видели, как в феврале правительство по сути дела самоликвидировалось, а высший генералитет отказал царю в поддержке.

Власть сама упала в руки «либералам», и они, конечно, ее не удержали, потому что сразу же дорушили все «ордынские» опоры и не создали взамен других. Дезорганизованность центрального управления при низком престиже государственных институтов и слабости исполнительной инфраструктуры, да еще в условиях войны, могла закончиться только новой Смутой, хаосом и тотальным распадом.

Зато большевики при всех их разглагольствованиях о народной свободе очень хорошо понимали природу «ордынскости» и быстро воссоздали все ее четыре опоры в такой монолитности, какой страна еще не видывала.

В семнадцатом году «историческая история» России заканчивается и начинается история современная – период, который еще не закончен и потому с трудом поддается объективному, бесстрастному анализу.

Над Россией до сих пор витает дух минувшего столетия и главной его фигуры – Иосифа Сталина, об исторической роли которого сегодня всё еще невозможно рассуждать, не впадая в эмоции. В общественно-политическом пространстве по-прежнему идет борьба «государственников» с «либералами» – всё так же и всё из-за того же. Сохранять в этой полемике нейтралитет затруднительно. У меня, во всяком случае, это не получается. Россия все никак не выберется из проблематики двадцатого века. Лишь когда он наконец – с большим опозданием – завершится, можно будет, оглянувшись назад, осмыслить его уроки и подвести итоги.

Российское государство продолжает ходить всё по тому же заколдованному кругу. Можно ли из него вырваться?

Читателю, осилившему всю мою девятитомную эпопею, должен быть очевиден ответ, к которому привело меня изучение минувшего.

Всякая попытка изменить формат государства с авторитарного на демократический будет обречена на неуспех, если принцип сверхцентрализации управления сохранится. Расшатывание любой из «опорных колонн» без отказа от практики принимать все решения «в ханской ставке», то есть в едином центре, неминуемо повлечет за собой распад и хаос, после чего испуганное население столь же неминуемо предпочтет вернуться к «твердой власти» – даже ценой всех обретенных свобод.

Так, вероятно, и будет до тех пор, пока Россия не превратится из «вертикального» государства в «горизонтальное», то есть в настоящую, а не номинальную федерацию. Когда это произойдет и какой ценой, покажет будущее. Возможно, неотдаленное.