После того как ты ушел

Нам с Джастином эта история наверняка показалась бы смешной. От громоподобного эха его отсутствия у меня перехватывает дыхание.

В д'yше я никак не могу отрегулировать подачу горячей и холодной воды и не сразу соображаю, что следовало бы сделать это прежде, чем залезать в кабинку. Я стою, то обжигаясь кипятком, то промерзая до костей, беспомощно кручу ручки, и у меня не получается повторить то, что я машинально проделывала раньше. Единственное, что я знаю совершенно точно, – я превратилась в уменьшенную копию самой себя. Провалилась под пол до самых ребер. Еще никогда я не ощущала себя такой бесплотной. Думаю, это происходит потому, что стоит мне подумать о еде, и я вижу сочащуюся жиром пиццу в Международном аэропорту Лос-Анджелеса; аппетит у меня тут же пропадает напрочь. Я вспоминаю, как меня затошнило, едва я взялась за нее. А потом… стремительный рывок к туалету. Я едва успела туда вбежать. Меня вырвало, прежде чем я добралась до раковины. Люди останавливались и смотрели на меня. А рядом застыл невозмутимый уборщик со шваброй на длинной рукоятке: он видел и не такое.

Джастин меня бросил. И бесследно исчез.

У меня возникло ощущение, будто вместе с пиццей меня стошнило и им заодно.

Я тупо смотрю на бутылочки со средствами по уходу за волосами, выстроившиеся в ряд на полочке. Какая из них – шампунь? Я вдруг понимаю, что не могу прочесть надпись на этикетке. Меня охватывает паника. Как я могла даже думать о том, что смогу выйти на работу? Видеть людей. Вести себя как обычно. Разговаривать о медовом месяце. Лгать. Притворяться. О том, что со мной случилось, никто не должен знать. Когда Джастин вернется, я хочу, чтобы все у нас стало как раньше – разумеется, после того как я изобью его до полусмерти. И если сейчас я ничего никому не скажу, то не поставлю в неудобное положение наших знакомых и никто не узнает, что мой муж, пусть и ненадолго, сошел с ума. У меня по рукам бегут мурашки. Спину холодит страх. И как, скажите на милость, я смогу все это провернуть?

Впрочем, если подумать здраво, о чем меня будут спрашивать?

Как прошел ваш медовый месяц?

Замечательно.

Больше ведь никто ничего и знать не захочет о чужом отпуске, не так ли?

Я выдавливаю на ладонь струйку шампуня. В голову мне приходят бесчисленные вопросы; я откидываю волосы назад и застываю в таком положении. Как могло получиться, что я ни о чем не подозревала? Не изменился ли Джастин в последнее время? Не был ли рассеян или угнетен? Не выглядел ли он усталым или больным? Не перестал ли радоваться жизни? Принося брачные обеты, не выглядел ли он так, будто ему выкрутили руки, заставляя на мне жениться? Как человек, который передумал.

Нет.

Или же я чувствовала себя настолько счастливой, что попросту не замечала, что Джастин несчастен?

На меня лавиной обрушиваются сомнения и вопросы – бесконечные вопросы, – но они кружатся перед моим внутренним взором, как точки, не в силах соединиться в единую картину; я не могу осмыслить их и заставить сложиться в ответ. Я сползаю по стене и сажусь на корточки, глядя на сливное отверстие. Капли воды ударяются о мои колени и веером брызг разлетаются в стороны; ноги быстро затекают. Шампунь попал мне в глаза, и их щиплет. Я пытаюсь протереть их ладонями. Возьми себя в руки! В ушах у меня звучит эхо суровой маминой любви. А потом на ум приходит какое-нибудь дерьмовое изречение о мужчинах. Ох уж эти мужчины! Это ведь они всегда нас подводят. С тех пор как отец нас бросил, мама демонизировала мужчин. Наверное, именно в тот день она и стала самой язвительной особой, которую я знала.

Выйдя из душа, я пытаюсь вытереть волосы полотенцем, но руки у меня будто налиты свинцом. Тупо смотрю на свой мобильник, лежащий на тумбочке. До сих пор я как-то не замечала, что телефонное молчание способно причинять такую острую, гнетущую боль. Сколько раз я набирала номер Джастина? Сколько текстовых сообщений ему отправила? Сколько писем послала по электронной почте, но ни на одно из них так и не получила ответа и даже уведомления о прочтении. Я гляжу на телефон так, будто он сейчас подпрыгнет и набросится на меня, однако потом все равно смотрю на экран, на тот случай, если мой мобильный звонил, а я не слышала.

На кухне я собралась было приготовить себе чай, однако потом решила, что эта задача по плечу лишь Гаргантюа. Опустить пакетик в чашку… Налить воду в чайник… Из раковины омерзительно воняет, но разве мне теперь есть дело до запахов? Я заторможенно стою посреди кухни, а чайник тем временем начинает пробуждаться к жизни; уголком глаза я вижу его синий огонек, однако потом не выдерживаю, сдаюсь и возвращаюсь в спальню. Телефон по-прежнему лежит там, где я его оставила, и я набираю ее номер.

– Луиза… Привет. Это Элис.