— Это Вилли, — процедил я, стиснув зубы.
— О, привет, Вилли. Вы на безопасном телефоне?
— Ох, да христаради. Послушайте, я еду в какой-то Педагогический колледж, он называется Блямкли-Лог, как ни трудно в это поверить. Это возле…
— Я знаю, возле чего он. Скажите-ка, а как называется эта приблуда, которую вы, британцы, нацепляете, когда играете в крикет?
— Не понимаю. Мы много чего нацепляем, когда играем в крикет.
— Та штука, которую вы носите под штанами, чтоб как бы прикрыть фамильные драгоценности, понимаете?
— Вы про гульфик, я полагаю? Но какого дьявола…
Не знай я его как человека, начисто лишенного чувства юмора, я бы предположил, что он так развлекается.
— В Сент-Олбансе есть спортивная лавка?
— Не могу сказать. Но если и есть, она в это вечернее время уже наверняка закрыта.
— Блин, тогда круто. Ну что ж, удачи, Вилли. Держите связь.
Он повесил трубку. Я отъехал, неистово размышляя. В груди моей кипело множество эмоций, однако веселья среди них не наблюдалось.
11
Читал, пока мне сон не смежил вежды,
«Легенду Женщин Добрых» — давний труд,
Он пелся утренней звездою из надежды,
Что ее ноты вниз дойдут.
Блямкли-Лог, несмотря на свое несообразное имя, оказался постройкой горделивой[68]
, насколько я мог разобрать в сумерках. Пока я рулил по горделивой дорожке, чрезмерное количество горделивых прожекторов заливало как ее, так и меня сиянием, почитай, в полмиллиона ватт. У подножья горделивых ступеней меня встретила коренастая девица в бриджах.— Мистер Маккабрей? О, суперски. Теперь я могу выпустить собак, как только вы окажетесь в безопасности. Меня зовут Фиона, кстати. Ключи оставьте в машине, я загоню ее на место.
Я собственноручно взнес свой багаж по ступеням — туда, где против света высился силуэт пухловатого дворецкого.
— Добро пожаловать в Колледж, мистер Маккабрей, — произнес силуэт голосом, кой я счел женственным.
— Да, — ответил я.
— У вас как раз есть время принять ванну, сэр. К ужину мы не переодеваемся. Позвольте ваши пальто и шляпу.
Он и взял их, а также — мой зонтик. С благодарностью подступая к огромному пламени, горевшему в камине вестибюля, я заметил, как дворецкий напрыгивает на меня, вертя моим зонтиком в направлении моей же нижней челюсти. Я уклонился, разумеется, ибо уклоненье — один из самых отработанных моих навыков, — и отобрал у него зонтик, окрутив его вокруг дворецкого большого пальца, после чего кинулся (но стойте, позвольте объяснить: специалисты никогда не
— Стоять, — рассерженно прорычал я, поскольку был рассержен. — Стоять или я начну топтаться по вашим почкам, пока они не лопнут, как гнилые томаты.
— О, прекрасно