После войны

На ткани был вышит дом с колоннадой, длинная, обсаженная деревьями аллея, сад, сбегающий к реке, парус вдали. Перед домом стояли три фигуры: мужчина в традиционной немецкой одежде, держащий трость, женщина в шляпке и длинной юбке, а между ними – девочка с косичками.

– Она сказала, что повторила вышивку, которую помнит. Не была уверена, ее ли это дом и ее ли семья. Сказала только, что парусник – символ надежды. Но я вижу, что вы узнаете…

Люберт никогда не обращал особого внимания на оригинал – он утратил право высказывать свое мнение об увлечении жены после того, как немилосердно высмеял Клаудию за ее «простонародное хобби», – но картину узнал. Это была точная копия вышивки, которая висела теперь в новой комнате Фриды.

– Это ваш дом?

Люберт кивнул.

– А этот мужчина – вы?

– Да.

– А девочка? Это ваша дочь?

– Фрида.

– И это ваша жена.

Он опять молча кивнул.

– Чего-нибудь не хватает?

Он покачал головой.

– Нет. Все… здесь.

– Садитесь, полковник.

Льюис сел на единственный стул по другую сторону стола от Доннелла и Бернэма. Стул был еще теплым, согретым его предшественником, сидевшим на нем. Доннелл и Бернэм стояли, вид у обоих был такой, словно им не помешало бы размяться и глотнуть свежего воздуха после долгого дня допросов. Роли в этой команде дознавателей были ясны: задача Доннелла – начать и быть любезным; задача Бернэма – наблюдать и ждать.

– Мы сожалеем по поводу Баркера, – начал Доннелл. – Делаем все возможное, чтобы найти убийцу. Кое-какие ниточки у нас есть. Мы уже арестовали нескольких мятежников, включая Фриду Люберт.

– Вы допросили ее?

– Только приступили, – ответил Доннелл. – Допрос пришлось прервать. Пожаловалась на спазмы в животе. Сейчас с ней медик.

Должно быть, они ее обрабатывали, подумал Льюис. На столе у Бернэма лежали пыточные инструменты: фотографии зверств нацистов – лагеря, расправы, эксперименты. Льюис видел одну из фотографий: девочка, голая и до смерти напуганная, смотрит на кого-то невидимого, и оттого что истязателя не видно, снимок производил еще более жуткий эффект.

– Мы нашли ее в одном из реквизированных домов на Эльбшоссе. Мятежники явно использовали этот дом как своего рода оперативную базу.

– Вы считаете, что она виновна? – спросил Льюис.

– Виновна? – переспросил Доннелл.

– Во всем этом. – Льюис кивнул на жуткие фото.

Бернэм воспринял его жест как сигнал.

– По-вашему, это жестоко, но это всего лишь очень эффективная лакмусовая бумажка. Одни люди не в силах даже посмотреть, другие взглянут, но тут же отводят глаза, а третьи смотрят не отрываясь. Некоторые смотрят и плачут. Некоторые смотрят и наслаждаются. Некоторые смотрят и смеются. И существует еще множество промежуточных оттенков реакции. Вы, я заметил, посмотрели и быстро отвели глаза – реакция, которая предполагает понятную усталость от этой темы, но, возможно, и нежелание посмотреть в лицо злу. Или склонность делать вид, что зла не существует.

Бернэм изложил все это нейтральным тоном, словно то был обычный эмпирический факт. Капитан Доннелл, вероятно слышавший эту речь и раньше, автоматически кивнул.

– И какова же оказалась реакция фройляйн Люберт? – спросил Льюис и полез за портсигаром. Он нервничал больше, чем следовало, опасаясь неизбежной конфронтации.

– Она даже не посмотрела на них. Она упорно смотрела на меня.

– И кто моргнул первым?

– Что, простите?

– Да нет, ничего. Стало быть, вы предполагаете, что она связана со всем этим?

– Мы это знаем, – сказал Доннелл. – Вот. Это мы нашли в том доме. – Доннелл вытащил папку по демонтажу, которую, как Льюис думал, он куда-то задевал, и подтолкнул через стол. – Обнаружили среди множества других доказательств. Там был целый маленький склад. – Доннелл заглянул в свои записи: – Продовольственные карточки, жевательная резинка, пенициллин, хинин, сахарин, соль, спички, презервативы. Даже полный чемодан щипчиков для сахара.

Трогать папку Льюис не стал. Он щелчком открыл портсигар, вытряхнул сигарету и закурил.

– И что это доказывает?

– Она призналась, что украла папку, – объяснил Бернэм. – Но есть много чего и помимо этого.

Наблюдать Бернэма за работой было интересно. Как у игрока в карты, лицо его каменело с ростом уверенности в своем преимуществе.

– Фрида Люберт состояла в группе, возглавляемой вашим возможным убийцей. Судя по тому, как она говорит о нем, они были близки. Она утверждает, что ничего не знала о его плане убить вас, но это представляется маловероятным. Его зовут Альберт Лайтман. – Доннелл протянул Льюису фото: – Это было у нее в сумочке, когда ее арестовали. В конце войны состоял при противовоздушной батарее в Альстере.

Льюис взглянул на фотографию, и сердце сжалось. Одетый в форму зенитчика, с напомаженными волосами, Альберт довольно улыбался, стоя на огневой платформе. Гордый, красивый юноша, готовый защищать свою страну.

– Это единственная фотография, которая вызвала у фройляйн Люберт эмоциональную реакцию, – добавил Доннелл.

– Вижу, вы узнали его, полковник, – заметил Бернэм. – Вам знаком этот мужчина?

– Скорее, мальчик.