После войны

— Вот когда я воевал, — раздумчиво сказал Прохоров, глядя под ноги и как бы отвечая себе на какой-то вопрос, — я видел врага. Он был перед моими глазами — фашист, и я его бил. А теперь? Войны-то ведь нету, дорогой мой! Фашистов-то мы разбили, — он нарочно сделал ударение на слове «мы», чтобы Крымов понял, что не он бил фашистов. — Врага я видел вот так, как вас сейчас, — близко. Я даже дыхание его на лице своем ощущал, три раза был в рукопашной.

— Страшно? — доверчиво спросил Крымов.

— Что, страшно?

— В рукопашной.

«Побыл бы — так узнал, страшно или нет», — усмехнувшись, подумал Прохоров и отрицательно покачал головой.

— Так вот, я видел врага, — продолжал Прохоров, — и я знал, что это мой враг, моей Родины враг, моего брата, матери, всего, что для меня дорого, и я его не щадил.

Крымов с удивлением глядел на Прохорова.

— Давайте, — сказал Крымов, — поговорим начистоту, как коммунисты. Хотите?

— Давайте, — сказал Прохоров, подвигаясь и уступая ему место.

— Я не был на войне, это верно, — начал Крымов, садясь рядом с ним, и, сняв фуражку, вытер высокий лоб платком. — Я все время на границе. Вы вот говорите, видели там врага. Это, верно, проще, когда видишь и знаешь, что это — враг. В обороне, например, знаешь, что через какие-нибудь триста метров от тебя враг. Он показался, ты в него стреляешь — и все. А у нас такая служба. Вроде редко видим врага, а он все время около нас. Вы сказали: «Война кончилась, какие теперь враги!» А ведь неспокойно?

Прохоров пожал плечами.

— Вот у нас сосед. — Крымов кивнул в сторону границы. — Ничего как будто, правда? Уважает нас, и все такое. Вполне порядочный сосед. Но все же это — другое государство… и у нас должны быть от него секреты. Ну, даже не сосед допустим, не он, а кто-нибудь другой поинтересуется. Наймет человека: сходи, мол, к русским, узнай поточнее, что они там у себя делают… Он и пройдет вот тут где-нибудь мимо нас…

— Все это ясно, — сказал Прохоров, — давно ясно.

— Почему, например, сегодня женщина около нашей границы бродила? Нам ее мысли неизвестны. С какой она целью там была? Вы знаете?

— Нет.

— И я тоже не знаю. А нам надо все знать.

— Ладно. — Прохоров встал. — Я сегодня сам пойду с нарядом. Только все это… — он подумал, — мне кажется, идет у вас от крайней подозрительности.

Крымов усмехнулся, тоже встал.

— Труднее, понятно, — сказал он, — найти врага. Но наше дело такое. Обо всем надо подумать, встретив человека: кто он, что, зачем? Что у него на уме? Во всяком случае, я так привык.

— Ясно, — сказал Прохоров. — Все ясно.

Ему стал неприятен этот разговор, и он хотел поскорее его закончить.

4

В тот же день поздно вечером старший лейтенант Прохоров с теми же самыми солдатами Поповым и Силантьевым, которые были ночью в камышах, отправился в наряд.

Пока шли по дороге, солдаты держались позади Прохорова, но, как только свернули в поле, впереди пошел Попов, который хорошо знал здешние места, потом Прохоров, потом Силантьев.

Ночь стояла темная, тихая и теплая. Когда вошли в камыши, потянуло душной болотной гнилью и запахло стоячей цветущей водой. Прохоров то и дело смахивал ладонью комаров, обжигающих лицо и назойливо поющих около ушей. Попов шел впереди не останавливаясь, находил невидимую тропу и ступал по ней легко; шагов его совсем не было слышно. Прохоров старался идти так же неслышно, как шли солдаты, ему тоже удавалось это, и он протискивался сквозь стену камыша с радостным, взволнованным чувством. И хотя он по-прежнему не верил, что кто-то попытается пройти в эту ночь через границу, но эта темнота, неслышно идущие позади и впереди его солдаты с заряженными винтовками, готовые в любую минуту, как на войне, стрелять, и сам он с ними с автоматом наготове — все это вернуло его к тем недавним дням, когда он с группой солдат-смельчаков уходил в разведку.

Попов остановился, потоптавшись на месте, лег. Прохоров понял, что они пришли. Под боком был сухой камыш. Прохоров лег на спину и стал глядеть в небо.

Где-то далеко лаяла собака. Потом наступила общая тишина. Она текла над землей, густая и плотная, впитывая в себя неясные сонные шорохи и всплески и донося их до притихших людей отчетливо и чисто, каждый шорох отдельно. И вдруг где-то затрещал камыш. Это был тихий треск. Поначалу было не угадать, откуда он идет. Прохоров мгновенно перевернулся на бок, чтобы лучше слышать, и приподнялся на локте. Солдаты тоже насторожились. Долгое время ничего не было слышно. И вот, когда всем стало казаться, что никакого треска вовсе и не было, он вдруг возобновился уже яснее с той стороны. Кто-то пробирался сюда, раздвигая камыш.