После всего. третья книга стихов (посмертная)

Снова — ночь. И лето снова.
(Сколько грустных лет!)
Я в накуренной столовой
Потушила свет.

Папироса. Пламя спички.

Мрак и тишина.
И покорно, по привычке
Встала у окна.

Сколько здесь минут усталых

Молча протекло!
Сколько боли отражало
Темное стекло.

Сколько слов и строчек четких

И ночей без сна
Умирало у решетки
Этого окна…

В отдаленьи — гул Парижа

(По ночам — слышней).
Я ведь только мир и вижу,
Что в моем окне.

Вижу улицу ночную,

Скучные дома,
Жизнь бесцветную, пустую,
Как и я сама.

И когда тоски суровой

Мне не превозмочь, —
Я люблю окно в столовой,
Тишину и ночь.

Прислонюсь к оконной раме

В темноте ночной,
Бестолковыми стихами
Говорю с тобой.

И всегда тепло и просто

Отвечают мне
Наши камни, наши звезды
И цветы в окне.

26-VI-38

ЛИЛЕ

Свой дом. Заботы. Муж. Ребенок.
Большие трудные года.
И от дурачливых девченок
Уж не осталось и следа.

Мы постарели, мы устали,

Ни сил, ни воли больше нет.
А разве так мы представляли
Себе вот эти десять лет?

Забыты страстные «исканья»,

И разлетелось, словно дым,
Все то, что в молодости ранней
Казалось ценным и святым.

Жизнь отрезвила. Жизнь измяла,

Измаяла. На нет свела.
В кафе Латинского квартала
Нас не узнают зеркала.

…А где-то в пылком разговоре

Скользит за часом шумный час.
А где-то вновь до ссоры спорят —
Без нас, не вспоминая нас…

Уходит жизнь. А нас — забыли.

И вот уж ясно навсегда,
Как глупо мы продешевили
Испепеленные года.

1-II-38

«Когда сердце горит от тревоги…»

Когда сердце горит от тревоги,
А глаза холоднее, чем сталь, —
Я иду по парижской дороге
В синеватую, мглистую даль.

Начинает дождливо смеркаться,

Тень длиннее ложится у ног.
Никогда не могу не поддаться
Притягательной власти дорог.

Как люблю я дорожные карты,

Шорох шин, и просторы, и тишь…
А куда бы не выйти из Шартра —
Все дороги уводят в Париж.

И часами безмолвно и строго,

Плохо скрыв и волненье, и грусть,
Я смотрю на большую дорогу,
По которой назад не вернусь.

14-X-39

Шартр

«О чем писать? О лете, О Бретани…»

О чем писать? О лете, О Бретани?
О грузном море у тяжелых скал,
Где рев сирен (других сирен!) в тумане
На берегу всю ночь не умолкал.

О чем еще? О беспощадном ветре,

О знойной и бескрайней синеве,
О придорожных столбиках в траве,
Считающих азартно километры?

О чем? Как выезжали утром рано

Вдоль уводящих в новизну дорог?
И как старик, похожий на Бриана,
Тащился в деревенский кабачек?

Как это все и мелко и ничтожно

В предчувствии трагической зимы.
И так давно, что просто невозможно
Поверить в то, что это были мы.

Теперь, когда так грозно и жестоко,

Сквозь нежный синевеющий туман,
На нас — потерянных — летит с востока
Тяжелый вражеский аэроплан.

22-X-39

Шартр

ПАМЯТИ ЖЕРМЭН