После зимы

— К тому моменту мы остались совсем одни, — и продолжила, безошибочно уловив невысказанный вопрос. — Двенадцать лет этот дворец представлял собой безумную помесь борделя самого низкого пошиба, центра репродуктивного здоровья и ночного клуба. Видите, левое крыло достроено, оно длиннее правого? Стиль тот же, но это новодел. Общежитие для его женщин. По-моему, их никто не считал.

Три этажа с фасадом по шесть окон. Маэда присвистнул.

— Юнго не мог иметь детей, и до какого-то момента ему было плевать, но потом… Такая потеря для императорского дома, — усмехнулась императрица. — Фарс, который обернулся трагедией. Впрочем… в начале тоже всем было не до смеха. Особенно, мне.

— Почему?

— Почему? Потому что я — императрица, мой святой долг родить наследника. Он верил в чудо, в Силу Императриц. Чуда, как и ожидалось, не произошло. Тогда он стал подсылать ко мне своих… мужчин. Я отказалась.

Шокирующая откровенность, подобная ледяному ветру, заморозила Каю язык и губы. Он молчал.

— Эти стены видели такие вещи, до которых не додумался бы самый безумный извращенец. Нет, без убийств, кровопролития и насилия, — уточнила государыня. — Цель была все же… м-м-м… жизнеутверждающая. Всё только по добровольному и весьма деятельному согласию. На кону стояло так много.

— И вы просто так на всё это безобразие смотрели?

Она зябко повела плечами.

— Я, вообще-то, смотрела в другую сторону, в смысле, занималась другими делами. Думала, вдруг у юнго получится с кем-то из них. Он очень… хм… старался.

Понятно всё: императрица занималась политикой, пока император… пытался размножаться.

— Я помню про дворцовый обычай с усыновлением, но разве… разве вам не хотелось иметь своего ребенка?

— У меня был тот, о ком я заботилась. Тоже ребенок.

Государыня сказала так, что капитан Маэда не рискнул продолжить расспросы в этом направлении. И он вернулся к давним дворцовым скандалам.

— А те, другие женщины?

— Не знаю, меня они не касались. В них не было недостатка, поверьте. Желающие разделить… хм… ложе с государем исчислялись тысячами. Но когда юнго заболел, рядом не осталось никого. Это довольно жутко, когда пустеет целое крыло огромного дворца, а там, где всегда звучали голоса и музыка, где все время смеялись или ругались, больше не услышишь ни звука.

Государыня достала платочек из-за мехового отворота рукава. Но — нет, никаких слез, она просто отерла снег со лба — высокого и выпуклого, как у древних ситторийских статуй из терракоты.

— И тогда вдруг выяснилось, что мой муж всё же имеет достоинства. Нетривиальный ум и потрясающая начитанность — отличное сочетание. Когда он только успевал браться за книги, ума не приложу.

— Значит, на той фотографии…

— Да, она правдива. Он еще не знает, что приговорен, я наслаждаюсь тем, что он рад и полон надежд. Это же очевидно, верно? А сегодня боги Тишины послали воспоминания о тех днях, когда мы с ним были по настоящему счастливы. Не так долго, каких-то два-три месяца, но это было чудесно, правда-правда.

— Почему так мало?

— Смертельная болезнь, как хищная птица, она выклевывает из души всё лучшее, всё нежное и беззащитное. Когда больно и страшно — не до душевных щедрот. Юнго ужасно мучился, а потому злился, ненавидел и издевался над всеми вокруг. До тех пор пока мог себе это позволить, разумеется.

Они медленно обходили вокруг дворца Счастливой Юности — слева направо, как ситтори обходят родовой склеп, поминая умерших. Что ж, это сейчас имело смысл, потому что императрица внезапно перешла ко второй части своих обещаний. Без предупреждения, как любила делать, чтобы смутить собеседника и сразу же сбить его с толку.

— Командующий Римайя еще не подписал капитуляцию, со дня на день вы должны были занять столицу, и я отлично понимала, что первым делом умирающему императору подсунут манифест об отречении. Я никак не могла этого допустить, понимаете, капитан Маэда?

— Понимаю.

— Мой муж тоже это осознавал, когда я попросила его умереть.

— И он согласился?

— Конечно. Я отпустила медсестер и врачей, перестала давать ему обезболивающее, — говорила государыня размеренно и спокойно. Так рассказывают детям страшную сказку на ночь. — Он зажал в зубах подушку, чтобы не кричать, а я читала ему «Ларец», самую первую часть, его любимую. А когда боль стала невыносимой, то он накрыл себе лицо еще одной подушкой и направил мою руку. Вот так всё и случилось.

— Боже, зачем вы всё это мне рассказывает? — ужаснулся Кай.

— Затем, чтобы вы знали об этом, капитан Маэда, — жестко ответила императрица. — Мой муж — юнго Шэнли, последний император Ситтори умер со всем возможным в его положении достоинством и честью. Он сделал всё, что было в его силах — он умер императором. Потом, когда поднимут архивы и вся грязь всплывет, а иначе и быть не может, когда его имя смешают с дерьмом, чего юнго в полной мере заслуживает, вы единственный будете знать правду. И однажды вы расскажете её другим людям.

— А если не расскажу?

— Расскажете, — рассмеялась она звонко. — А теперь возвращаемся скорее, я промерзла до костей.

— Но дворец Вселенского Спокойствия…?