После

Но Князь не взял трубку, и Князь не узнал о Видоке — до того момента, как пленного притащили лично к нему. Досада заключалась в том, что сам Князь в этот момент отсутствовал. А его подчиненные слыхом не слыхивали ни о каком раскладе, зато не раз сталкивались со следами боевика по фамилии Тэйдэ и по прозвищу Дрэки — и, надо сказать, были страшно рады такой добыче. Хотя, может быть, они его не узнали. Даже скорее всего.

У них были сутки. Как вы думаете… Впрочем, можете не думать. Ян — не думал почти ничего, кроме фразы: опыта вам не хватает… И фантазии. Потом он перестал даже думать. Вспоминал. Солнце слепило глаза — это сначала, потом было прохладно и довольно сыро. А Мыш так и запомнился — застывшим в лучах солнца на обрыве, еще в интернате, еще у речки. Странно, он не менялся — становился только красивее и тоньше. Странно, что вместо восприятия боли — это при том, что Ян всю жизнь был мазохист — приходило прошлое.

Когда не было видений, что-то ощущалось. Ощущалось, судя по всему, наполовину. Раскаленным железом; взбесившимся хлыстом; монотонной дыбой.

Наверное, это странно — распяленный на столе человек, в крови и ожогах, улыбающийся собственным мыслям. Но оттуда, из слепящего солнца, вставал Мыш — такое чаще бывает во снах о мертвых любимых — прозрачные абхазские глаза, гордый профиль, чуточку надменные бледные губы… Лейкемия не съела его красоты, и даже хемиотерапия не лишила его водопада волос цвета бронзы и серебра.

Что-то трещало и хрустело в суставах на разводимом столе, рвануло пылающей болью по позвоночнику… Флейта позвоночника — где это? — и Ян очнулся на миг от неуместного запаха горящей плоти, от иссушающего ощущения в заднице. И только единожды захрипел во время неминуемого вторжения. Потом, даже в бешеной качке улыбался — хотя или сводило губы — вспоминая.

Не крутились в привычном мертвенном калейдоскопе места и миры Видока, ломанные пейзажи Темного Королевства и зализанные консоли приборных досок, бордовое золото лавы и скрученные деревья Мира Бестий. Только мелькнул кратко — еще не развороченный Остров Первых Сосен. Насмешливо-сочувственная усмешка Лиса Аркейта, никогда в реальной жизни не виденного друга-соперника. И снова — потому что никогда больше — западинки у губ, тонкая пронзительная улыбка Мыша, дожившего все-таки до призрачного догорающего счастья. Он не мог уже ходить — и Ян выносил его к солнцу на руках — это было так недавно. Так давно.

Улыбка кончилась тупым ощущением в челюстных связках. Он мог бы вернуться — считая это расплатой. Но нет.

Когда вернулся Король. Его оставили, когда вернулся Князь, и по обыкновению своему принял гостей, хоть те и явились раньше хозяина, и неторопливо повел беседу с ними, и пил вино, не ошибаясь в годе урожая, Ян был один.

И прошел день, пока Князю не пришло, наконец, в голову поинтересоваться пленным. Но если полевые командиры запомнили браслет только на руке Дрэки-Яна, то Князь и по выбившейся из-под спины косе, оплетенной кожаной с бусинами лентой, узнал Палача, потому что в лицо уже не мог узнать. Князь поднял жалюзь, нажал на пульте дистанционного управления кнопку, сдвигая пыточный стол. Не глядя, швырнул на пол стандартные — из офицерской армейской аптечки — шприц-тюбики промедола. Ян сложил запястья в суставах, вызмеиваясь из ремней, вставил на место челюсть и сел.

— Ты сыграл мне на руку, — сказал Князь.

— Они не нужны тебе? — спросил Ян, опуская ноги на каменный пол.

— Собирайся и уходи.

— Опять по горам без ботинок? — Ян дотянулся пальцами ноги до пластиковых маленьких флакончиков на полу. — Мой размер снять не с кого.

— Тэйдэ. Ботинки найдешь на складе. Склад найдешь. И, — Князь развернулся к Яну лицом, — на хуй пошел, да!

— Опять?! — ужаснулся Ян, примериваясь шприц-тюбиком к вене и понимая, что это устройство не предназначено для внутривенных инъекций дрожащими руками. Он уже был в себе, в здравом уме и трезвой памяти, не ломкий под ощущением вины. Князь швырнул на пол пятикубовый шприц и вышел.

Не прошло и трех дней, как ставшие Князю обузой полевые командиры прекратили свое существование.

* * *

Где-то и когда-то, очень далеко от последнего места действия и субъективно далеко от последнего времени действия, Ян Тэйдэ спрыгнул из Хаммера почти под колеса монстр-байка неизвестной породы. И, глядя в глаза пилота этого чудовища, сказал:

— Мыш умер, Хэнгист. А я изменил тебе. Можешь меня убить.

А тот, к кому он обращался, слез с седла и обнял его за плечи. И было солнце.

А допустим Князя зовут Ришат