Последнее дело императрицы

- Милый, я не думаю, что это случится, но лучше тебе быть готовым. Боюсь, заговорщики не станут сидеть сложа руки. Они убили Ишханди, и я пока не могу понять зачем.

Риан недоверчиво сузил глаза.

- Это серьёзно? Я думал, она умерла своей смертью.

Такой взрослый, и губы сердито поджаты. Такой взрослый — на полголовы выше неё самой. Тёмные волосы забраны на затылке в хвост — как у отца, студенческая мантия с нашивкой Высшей Альмарейнской Академии, ему осталось учиться чуть меньше года.

- Риан… — шепнула она, кусая губы. — Я скоро вернусь.

Обняла, щекой прижимаясь к плечу, к мантии, которая пахла осенним ветром с Сантарина.

Орлана тогда ещё не знала, что не увидит его больше. Никогда.

Этель снова вернулась к имению Сайорана. Исчерченное серыми струями дождя, оно выглядело нежилым: тёмные окна, опущенные флаги, чёрные стволы деревьев, как надгробья.

Намокшие пряди прилипали к щекам, и плащ неплохо было бы выжать, а Этель не обращала внимания на холод. Прошлым утром перед имением вот так же стояла её дочь и бездумно вглядывалась в мёртвые оконные проёмы. Она давно уже знала, что будет делать дальше.

Добилась Эйрин своего или нет, Этель не знала. Зачем ей всё это нужно — тоже. Она лишь надеялась, что Эйрин всё ещё поблизости. Вот так же бездумно смотрит в окно и греет руки о чашку с чаем, с её волос стекают капли, а пальцы перебирают оборки на рукавах платья.

Замолкли ошалевшие от холода птицы, и стёрлись звёзды с тёмного неба. Ночью мир призвал новую императрицу, и Эйрин откликнулась на его зов. Какая хорошая мишень для шавок Маартена.

Какой хороший дождь — он стирает запахи. Вот уже Морейн не пахнет мускусом, вот уже дым с окраин рассеян и размыт по мощёным камнем дорогам. Этель улыбнулась одними уголками губ, развернулась и зашагала в сторону окраин. Если Эйрин прячется, то прячется она именно там, и нельзя дать ей выйти на охоту этим вечером. Ни за что.

…Она всё ещё ждала появления Руаны, ждала и морщилась, когда вспоминала голос мёртвой императрицы. Этель спохватывалась и ловила себя на том, что перебрасывается с ней фразами, мысленно выстраивая сложные диалоги, в которых у неё самой, конечно, было время подумать и произнести отточено-верный ответ.

Руана говорила, что Эйрин не ищет её, но теперь-то Этель знала, что дочь делает это, но только какими-то странными, своими собственными способами. Но в них она разберётся потом.

Боль хрипела в груди. На ходу Этель касалась деревьев и убеждалась — да, мир оживал, очень старался ожить. Очень надеялся, что ему помогут.

"А вот ни демона тебе", — мысленно твердила Этель, сжимая губы всё сильнее.

Когда усталость и боль одолевали, она спиной прижималась к стене чьего-нибудь дома и откидывала голову. Закрывала глаза. Она представляла себе город с высоты птичьего полёта — как он был бы нарисован на карте, — и мысленно проводила кончиком пальца по улицам. Пряча тело Риз, Эйрин наверняка следовала самой простой логике — подальше от своего дома. А если судить по тому, что её дочь не любила городского шума, Этель видела только одну дорогу — на окраину, на восток города, где дома самые бедные, а жители не толкаются локтями, когда выходят на улицы утром.

"Эйрин, не бойся. Всё будет хорошо. Мы с тобой уйдём, оставив их всех тут умирать. Пусть подавятся тем, что сделали. А ты не бойся".

О, как же в эти мгновения ей хотелось коснуться волос дочери — влажных, вечно распущенных и растрёпанных от ветра. Главное, чтобы она не натворила ещё больших глупостей.

Этель ясно ощущала, как наливается жизнью мир вокруг, а значит — новая императрица уже близко. Она пригнула ветку дерева, чтобы рассмотреть получше: ещё не листья, но уже набухшие почки, и даже капли дождя, кажется, становились теплее. Этель оглядывалась на прохожих, но никто, кроме неё, не замечал пробуждения мира.

Они заметят. Конечно, заметят, когда магия наберёт силу, когда опять распустятся лилии в императорском саду, и по ночам станут раскрываться, наполняя воздух медовым ароматом. Тогда перемены заметит Теро и будет землю рыть в поисках Эйрин.

"Ты опоздаешь, дорогой".

Добравшись до нужной окраины, Этель принялась расспрашивать местных жителей. Одним приходилось рассказывать слезливую историю о пропавшей дочери, для других — делать таинственный вид. Многие только качали головами и говорили, что никого чужого в окрестностях своей улицы не замечали. Потом дождь пошёл сильнее, разгоняя по домам даже тех, кого надобность выгнала утром.

Она шла мимо небольших домиков, возле каждого из которых приютился сад, обнесённый изгородью. Такие окраины большого города — тихие и глухие, как и Лайоз. Но здесь Этель чувствовала себя куда лучше. Никаких пристальных взглядов.

Этель неплохо представляла квартал, в который попала, и, побродив по нему немного, сразу выбрала для себя улочку, где тепло новой жизни ощущалось сильнее всего. Теперь оставалось только ждать. Она вглядывалась в чужие окна, но не находила там ничего, кроме потёмок и жухлых листьев на карнизах.