Последнее дело императрицы

Язычки огня лизали закопченные стенки чайника, а Этель заворожено смотрела на это, упираясь ладонями в край стола, и старалась не думать ни о чём. Но мысли неслись, огибали угол и заглядывали в комнату, где на кровати лежала бледная и неподвижная Эйрин.

Можно было натопить печку, и тогда бы Савии не пришлось кутаться в чужую куртку, тогда бы окна немного запотели от борьбы домашнего тепла с уличным холодом, и, может быть, прошла бы резь в груди у Этель. Но она по-прежнему стояла, упираясь ладонями в край стола, и ждала, когда согреется вода. Обыденное дело.

Блики от уличных огней ложились на пол, и небо на глазах наливалось чернилами, как клякса, оставленная солнечным пером. Скоро, совсем скоро на нём зажглась бы первая звезда.

От шагов в коридоре Этель вздрогнула внутри, но на деле только обернулась и подождала: когда же в дверном проёме покажется целительница с причёской, похожей на костёр из сухой травы. Мивин вошла, осторожно ступая по скрипучим половицам, словно бы от этого они скрипели меньше. Она потянулась на огонь, как мотылёк.

Подняла глаза и улыбнулась, и на щеках появились детские ямочки.

- Повезло ей. Яда в организм попало совсем немного. Будет жить.

Этель шумно выдохнула. Внутри стало тепло и пусто, и даже настырная боль немного отступила. Взгляд метнулся из угла в угол, но так и не нашёл, на чём остановиться. Тогда она вышла в тёмный коридор. Мивин за спиной цедила из чайника горячую воду в найденную тут же кружку, и вода весело журчала, как будто пела простую песенку.

В комнате Эйрин мерцал свет. Этель остановилась в дверном проёме: мигал шар белого пламени. Ощущая все произнесённые здесь заклинания, пламя дрожало. Эйрин лежала, как и прежде, неподвижно, только от этих бликов казалось, что она морщилась.

- Милая. — Этель присела на край её постели.

Рука Эйрин была тёплой, поэтому Этель испугалась разбудить дочь своим холодом и больше не прикасалась к ней, хоть очень хотелось убрать с лица прядь волос и проверить, плотно ли лежит повязка на ране.

Эйрин дышала спокойно и ровно, но в этом спокойствии больше не было смертельности.

- Ух, холодно! — Мивин вошла в комнату, ёжась и отпивая из кружки, из которой шёл пар. — Смотри. Завтра к утру она проснётся. Только пусть отлежится ещё дня два-три. А то может и упасть где-нибудь на улице. И это…

Она поставила кружку на подоконник и потянулась всем телом, как та серая кошка.

- Проводи меня обратно. А то я даже не знаю, что это за город.

За окном воскресали, как души убитых зверей, огненные шары. Мивин пошарила по столу, опять укладывая в сумку свёртки и баночки.

- Конечно. — Этель нехотя поднялась с постели дочери, отвернулась от теней на её лице и поиграла серебристой искоркой на ладони. Демонов портал, его опять нужно было ставить как можно точнее, потому что любопытные соседи… Сил уже оставалось мало. Силы были на исходе.

А боль скреблась в груди, и Этель снова закашлялась. Скомкала в руках платок, пока портал раскрывался серебряной тарелкой.

- Это очень нехороший кашель, — сказала Мивин, обернувшись перед тем, как уйти. — Ты приходи, если что. И где я тебя уже видела?

Она смешно передёрнула плечами, как будто перед прыжком в холодную воду, и вошла в портал, неловко разведя руки, как и в прошлый раз.

В полумраке кухни, освещённой парой жёлтых искр, Мивин нанизывала на нитку деревянные резные бусины, напевая себе что-то под нос. Тихо-тихо шумел ветер за окном, и в тепле у ног хозяйки задремала кошка.

Аластар, прищурившись, рассматривал старую монетку, ещё имперскую — таких давно уже не было в ходу.

- Ты знаешь её? — спросила Мивин отстранённо, но от её голоса вдруг проснулась кошка и покрутила головой, навострив большие уши с кисточками. Она обернулась на занавешенное плотными шторами окно, решила: "Это же просто ветер", и снова улеглась.

Аластар часто уходил, никак не объясняясь, иногда пропадал на несколько дней, и Мивин по вечерам слушала шорохи, надеясь различить за окном его шаги. Откуда-то он узнавал всё, что происходило в столице, задолго до того, как новости прилетали к ним в провинцию. Возвращался и снова ничего не рассказывал.

Но в последние, самые холодные, месяцы Аластар всё чаще оставался в доме, он по-прежнему чаще молчал, предоставляя Мивин говорить без умолка. Она и говорила, терпеливо собирая бусины на нитку, и ждала, когда он отпустил прошлое и забудет.

Старую монетку он хранил и разглядывал — обычно вечером, в свете рыжих искорок. И что уж он там видел…

- Почему ты так решила? — спросил он, выдержав такую паузу, что кошка заснула и даже замурлыкала во сне.

Конец нитки выскользнул из пальцев Мивин, и бусины дождём застучали по полу. Она собрала в ладонь те, которые упали в широкую юбку, и выдохнула сквозь зубы, когда ещё одна бусина больно впилась в пятку.

- Она скоро умрёт.

Мивин сама увидилась: ревность? Но кого? К кому? И самое главное — с чего бы? Аластар как будто не расслышал: он снова разглядывал свою монетку и думал о том, о чём не рассказал бы ей никогда.

Глава 4. Тени города