Последнее дело «ВАЛЕТОВ»

Васильевича, по твою душу прислали. Это тебе не судебный следователь господин Победимов, который всякую шпанку на "вы" величает, да спрашивает — нет ли каких претензий к полиции… Ладно, пойду я по хозяйству. Надо распорядиться, чтобы навоз с пожарного двора вывезли, потом в арестантскую заглянуть, в приёмный покой… Вы уж, Алексей Васильевич, когда его сиятельству докладывать станете, засвидетельствуйте — весь день Крутов в делах, оттого-то у него и порядок… Всё, не буду вам больше мешать, опрашивайте преступника. И, не извольте беспокоиться — в коридоре ничего слышно не будет.

Евсееву сразу вспомнились и оплеуха, полученная от Лавровского на бегах, и смутные слухи о том, что когда-то Алексей пользовался благосклонностью Раисы Ниловой. Пропал, подумал он тоскливо, теперь пропал. Перекрестился, дрожащими пальцами:

— Ей богу, не убивал я!

Алексей и сам так полагал. Но улики, о которых рассказывал вчера Змеев, были веские. Трое свидетелей, слышавшие как Игнат грозился убить Митьку… Серебряный портсигар Кумакина, который нашли при обыске комнаты Евсеева… Явные следы драки с погибшим, оставшиеся на лице и одежде.

— Грозился, при людях, убить Митьку?

— Грозился, в сердцах. Ведь, он подлец, меня так подвёл.

Оказалось, что по поручению Кумакина, Евсеев получил по пятьдесят рублей с Курносого, Быка, Мишки Кацмана и ещё нескольких мелких букмекеров за "надёжные" сведения — Полкан на второй версте сделает проскачку.

— А когда Полкан первым пришёл, поймали они меня возле бегов и взяли в оборот, — он указал на багровый синяк под глазом, ссадину на подбородке, полу оторванный рукав чуйки. — Ты, кричат, нам все убытки возместишь, а не то на куски порвём. Едва вырвался от них… Побежал Митьку искать… Тут меня и заарестовали…

— А портсигар его как к тебе попал?

Лавровский знал, что покойный очень дорожил серебряным портсигаром и перстнем, украшенным вырезанной из яшмы головой лошади. С помощью этих, купленных по случаю, вещей дурил людей. Говорил им, что портсигар и перстень получил от знаменитого наездника Ивана Алексеевича Шуваева, как самый любимый и талантливый его ученик.

— П-портсигар? А он мне его на день ангела подарил.

— Врёшь, мерзавец! — стукнул кулаком по столу Лавровский. — Украл, поди?

— Украл, когда Митька пьяный был…

— И перстень взял?

— Нет… Я его у него с пальца снять не смог.

— Да, с такими замашками лихо тебе на каторге придётся! Знаешь, что там с теми, кто крысятничает, у своих крадет, делают? А сидеть-то долго. Лет двадцать за убийство дадут.

— Не убивал, я! — всхлипнул Игнат.

— Знаю. Как сказал один мой знакомый — жидковат ты для таких дел.

— Жидковат, — размазывая слёзы по грязным, небритым щекам согласился Евсеев. — Спасите, сударь! Замолвите за меня словечко. Вы ведь самим генерал-губернатором присланы… Век за вас бога молить буду!

— Замолвить можно. Где книга?

— К-какая книга?

— В зелёном переплёте, с золотом. Опись меншиковского завода. Тебе её в субботу Гехт передал.

— Какой такой Г-гехт?

— Ну, вот, опять, — вздохнул Алексей. — Дурак. Вместо каторги мог бы получить за мошенничество года три ссылки. Ладно, вольному — воля. Где тут у них звонок, конвой вызывать…

— Подождите, подождите… Всё, как на духу выложу.

Правда, как выяснилось, знал он мало. Из всей шайки знаком был только с Кумакиным, Гехтом и Михаем. О каком-то приставе слышал, но, ни разу его не видел. Митьку, судя по всему, убили свои.

— Он, подлец, у Карла Карловича взял семьсот рублей. Это, мол, Егору Московкину за то, что первым не придёт. Видать, хотел сбежать с деньгами.

Что ж, от Кумакина чего-нибудь подобного следовало ожидать. Обманул всех — взял деньги у своих, у чужих букмекеров, собрал ставки с играющих… Но кто-то и его перехитрил — гирькой по затылку.

— А книга у меня в комнате лежала, под подушкой, — заверял Евсеев. — Наверное, полиция при обыске забрала. Мне не верите, так спросите у господина Баяновского, который обыск делал… Как этой книгой Карл Карлович дорожил! Покажет покупателю и тот тут же лошадь берёт, иной даже и торговаться не станет. Хорошо жили! А теперь, я в кутузке, Карлу Карловичу и Михаю, небось, от игроков прятаться приходится…

— Приходится. Где, случайно, не знаешь?

— За цыгана не скажу. А Гехт, скорее всего, как барин, на даче проживает.

— Далеко дача-то?

— По Курской дороге где-то. Не то в Царицыно, не то в Люблино.

— Ладно, проверим и на счёт книги и про дачу. Смотри, если соврал. А что за покупателя ты сегодня к себе ждал?

— Какого такого покупателя?

— Опять хитришь?! — прикрикнул Алексей. — Того самого про которого в "Перепутье" Гехту говорил.

— Барынька одна просила мужу в подарок рысачка хорошего и недорогого найти.

— Кто такая?

— Бердяева её фамилия. Она каждое воскресенье с мужем на бегах бывает.

Лавровский понял, что речь идёт о жене помощника начальника Московского охранного отделения ротмистра Бердяева.

— И кто же тебе такую покупательницу приискал?

— Никто. Сам нашёл.

— Да, ты, хоть знаешь кто такой Бердяев?

— Кажись, на железной дороге служит. А что?