Последнее дело «ВАЛЕТОВ»

— Это твои домыслы или есть конкретные доказательства? — недоверчиво спросил Степанов, который до сих пор считал — преступника следует искать среди служащих выставки имеющих доступ к ключам от павильонов.

— Есть и доказательства. Только добыл их не я, а Кейзер. Он ведь следствие ведёт.

Степанов чертыхнулся:

— Да, теперь намучаемся!

Судебного следователя Владимира Фёдоровича Кейзера сыскные недолюбливали за его формализм и буквоедство. Не дай бог представить ему доказательства изобличающие преступника добытые не совсем законным путём. Обязательно отвергнет, а то ещё и в прокурорский надзор сообщит. Даже на деликатного и никогда не занимающегося рукоприкладством Степанова он однажды написал жалобу «о получении признательных показаний подозреваемого с помощью запугивания физической расправой». Запугивание состояло в том, что Степанов пообещал купеческому «облому», насмерть сбившему своим экипажем семилетнюю девочку, на четверть часа оставить его наедине с родителями погибшей.

— А почему, именно, Кейзер? — спросил Малинин. Его тоже совсем не радовало, что кражу совершённую, несомненно, «валетами» будет расследовать человек подозреваемый в связях с ними.

— Так ведь выставка на его участке, вот ему и поручили… Как он о камине-то догадался, Саня?

— Кто его знает! Когда я приехал у стенда фабрики Сан-Галле было уже полно выставленной полиции. В камине нашли золотую брошку с клеймом «О.К.» — Отто Крумбюгель, значит. Ювелир её опознал — была такая в его витрине выставлена. А Кейзер следственный эксперимент проводил — нашли какого-то мальчишку-газетчика, велели ему в камин лезть.

— Залез? — поинтересовался Малинин.

Сашка кивнул:

— Спрятался, с наружи его и не видать. Я покрутился среди народа, с шестовскими служителями потолковал, с приказчиками. Выведал, крутился там накануне оголец один, — лет четырнадцать, не более, а рожа уже испитая, двух передних зубов не хватает. По описаниям очень с Шалунком схож. Ну, с тем, которого мы во время облавы с «тёмными глазами» задержали, а он потом сбежал. Хотел Кейзеру сообщить, но он меня и слушать не стал. Мне, ваша помощь, говорит, без надобности, а потребуется, так я и сам к полковнику Муравьёву обращусь…

— Потребуется, — сказал Степанов. — Не припомню я что-то, когда эти чистоплюи без нас обходились.

Он не ошибся. Вскоре в управлении появился высокий судейский в золотом пенсне — Кейзер. Он сразу же прошёл в кабинет Муравьёва.

Глава 24. ТИХОЕ ПОМЕШАТЕЛЬСТВО

Все попытки разговорить Гехта оказались напрасными. Совершенно равнодушно встретил он известие о том, что Шпейера ищет вся московская полиция, а тот, заметая следы, убирает подельников.

— Не знаю ни какого Шпейера.

— И Михая-цыгана с Коськой-извозчикам, царство им небесное, тоже не знаете?

— Не знаю.

— А «жучка» Евсеева? Он в своих показаниях много чего о вас, Карл Карлович, порассказал.

Немец пару раз зевнул, закрыл глаза и свесил голову на грудь. Даже похрапывать стал.

— Железные нервы! — восхитился Соболев. — Ему Сибирь светит, а он дрыхнет.

Проснулся Гехт только на Таганке. Сладко потянулся. Потом удивлённым взглядом обвёл спутников:

— Где мы?

— Уже в Москве, господин Гехт, — ответил Соболев. — Славно вы вздремнули.

— В Москве…, Гехт…, - медленно, будто пробуя слова на вкус, сказал Карл Карлович. — Гехт, по-немецки, щука. Какая забавная фамилия! Но почему вы меня так называете?

— В паспорте вашем так прописано, — усмехнулся Алексей. — Или он у вас фальшивый, от Барона?

— Не знаю… Но я не Гехт.

— А кто же тогда? Монтигомо Ястребиный Коготь?

— Нет… я. я., — Гехт растерянно поморгал глазами и по его щекам покатились слёзы. — Я., я забыл. Я не помню, как меня зовут.

— Хватит придуряться Карл Карлович., - начал было Алексей. Но Соболев резко оборвал его:

— Да помолчи, ты!

Взяв руку Гехта, он пощупал пульс, бесцеремонно приподняв веко, осмотрел зрачок:

— А ведь он того.

— Что того? — не понял Лавровский.

— Свихнулся.

— Да, ты что?! Быть того не может!

— К сожалению, может. Сбивчивая речь, учащённый пульс, дрожит, как в лихорадке. Это признаки тихого помешательства. Зрачки, правда, не расширенные, но.

— А почему он по-русски говорит? — возразил Алексей. — Всё забыл, а чужой язык помнит? Подозрительно.

— Вполне резонно, — согласился ветеринар.

— А он для него не чужой, — вступил в разговор Семён Гирин. — У него отец немец, а мать из наших была — псковская.

— А ты откуда знаешь? — удивился Алексей.

— Да я с сестрой его, Ольгой Карловной, знаком. Она сама рассказывала.

До самых «Чернышей» Гехт сидел обхватив голову руками. На вопросы не отвечал. Изредка всхлипывал, что-то невнятно бормотал. А потом принялся негромко напевать:

Ах, мой милый Августин,

Августин, Августин.

Ах, мой милый Августин

Всё пропало, всё…

— Нашли голубчика, — обрадовался Карасёв, увидев их. — А я, грешным делом, думать стал, что вы его и в живых не застанете…. Присаживайся, Карл Карлович, к столу. Чайком побалуемся. Да заодно уж потолкуем, как дальше быть.